Тайные практики ночных шаманов. Эргархия - Ночная группа - Константин Ворон

Мы сели напротив группы деревьев, качающихся под ветром, и повторили РВ. Упырь расположился позади группы. В дальнейшем во время выполнения всех наших упражнений он неизменно оказывался в этой позиции. Однажды один из моих товарищей спросил его, почему он всегда садится сзади. «Тыл стерегу», – мрачно ответил Упырь…

– Постарайтесь видеть картинку всем телом, – распорядился Доктор.

Я не понял его слов, а потому сосредоточил внимание на краях поля зрения, произвел растворение и вновь почувствовал скользящее движение сквозь лес. Ветви деревьев, шевеление трав, летающие жучки и бабочки образовали слитный узор – единый трепещущий организм с сотнями внутренних движений. В какой-то момент я вдруг явственно ощутил, что не ветер качает деревья, а это в них происходят таинственные процессы, заканчивающиеся движением. Ветер был скорее их агентом, мышцами деревьев и трав.

Лес, погруженный в дымчатый глицериноподобный студень, походил на скелет сложно организованного живого существа, окруженного едва светящейся оболочкой. Она медленно изгибалась, меняла свои очертания, а внутри, как переносчики нервных импульсов, по четким изогнутым линиям метались осы и мухи. Это видение, как и на утреннем занятии, длилось несколько секунд. Я вдруг понял, что имел в виду Барбаросса, когда говорил о леших, как мыслях леса. Но выразить в словах это понимание не удалось. Оно растворилось, как воспоминание о сне.

Я вышел из круга. Доктор подошел ко мне и выслушал мой рассказ.

– Пойди, отдохни, – сказал Доктор, – на сегодня с тебя достаточно.

Смеркалось. Я почувствовал приступ одиночества, какого не ощущал никогда прежде, и побрел к дому, надеясь, что Лань уже приехала, но вместо нее обнаружил стриженую голову и торчащие уши Упыря. Он о чем-то беседовал с Барбароссой.

Мне остро захотелось прикоснуться к руке Лани, оказаться в чистой комнате тети Люды, послушать ядовитые рассказы дяди Гриши – захотелось в Киев. Но потом я буквально задрожал от любопытства. Природа, люди, события, смутная вражда Локки и Барбароссы, два необычных переживания – происшествие в ночном лесу и видение живого тела леса – все это дышало силой и реальностью, которые я никогда не ощущал в пропитанной бензиновыми парами Москве. И я решил остаться здесь на те две недели, о которых говорил Помощник.

Костер разожгли около десяти часов вечера. Над нами раскинулось иссиня-черное небо, усеянное огромными звездами. Кто-то принес корзину с сыроежками, их накалывали на ветки и разогревали над костром. Сыроежки пузырились кипящим соком, их жадно поедали. Это здесь называлось ужином.

Общего разговора не получилось. Трапезничающие разбились на отдельные группки, и каждая оживленно обсуждала свои темы. Я подсел к тройке молодых ребят, которых заприметил еще утром. Мы познакомились. Один из них был из Питера, другой – харьковчанин, третий – киевлянин. В Бучаке они оказались уже второй раз. Прошлым летом здесь происходили подобные сборы. Они хорошо знали старожилов – Барбароссу, Локку, Помощника, Доктора, Толстяка, Меченого, Скандинава, Черногорца и Упыря. Из прошлогоднего «рядового состава» на этот раз кроме них приехали только два человека – парень и девушка. О том, чем занимались в прошлый раз, рассказывали мало. Я спросил о Толстяке. Харьковчанин рассказал, что тот умеет заживлять раны. Одна девчонка распорола ножом руку чуть не до кости. Толстяк положил на рану свои ладони, остановил кровь. Потом прикрыл глаза, стал причмокивать губами, и края раны сошлись. Когда она уезжала, от пореза остался только узкий белый шрам.

Я вспомнил о ночном приключении. По их рассказам, такое было и в прошлом году. Но они не участвовали в прогулке, а видели ее результаты со стороны. Тогда Барбаросса вынес из леса плачущую девушку и бросил ее в заросли крапивы. Только после этого истерика прошла.

Те, кто был в группе в тот раз, рассказывали о светящейся поляне примерно так, как ее видели и мы. Кстати, девушка приехала и в этом году – ребята кивнули в сторону сидевшей отдельно от остальных пары.

За нашей спиной послышались оживленные голоса. Я обернулся. В отблесках костра был виден профиль Упыря. Он извлек из темноты нож и метнул в стоящее метрах в десяти от него дерево. Пролетев со свистом, нож вонзился в ствол. Упырь повторил трюк. К нему подошел Барбаросса. В его руках была вилка. Через мгновение вилка вонзилась в дерево. Раздался общий хохот. Барбаросса достал из кармана столовую ложку и тоже ее метнул. Ручка ложки вошла в дерево почти на половину своей длины. Взрыв хохота подтвердил, что на наших глазах разыгрался бессловесный комедийный диалог.

Утром все повторилось: подъем в шесть часов, бег, работа с Доктором. Послеобеденное время я решил посвятить беседам с основными инструкторами. Происходящее интриговало меня все больше и больше. Я хотел понять, что же произошло в первую ночь. Барбаросса прибавил новую тему – об иероглифах. Надо было выяснить причину вражды Локки и Барбароссы. И раскрыть для себя загадку вчерашнего ошеломляющего переживания в лесу.

Я прочувствовал, что загадки будут множиться, и если я не справлюсь с неясностями сейчас, то последующие просто погребут меня под собой. А потом я понял, что во мне борются два чувства – увлеченность чем-то сказочным, что стояло за всеми практиками вчерашнего дня, тем, что манило меня последние годы, когда я искал истинного отблеска магической реальности, и раздражение от возможности нового обмана, нового подвоха, подобного тем, с которыми я все время сталкивался, общаясь с самозваными «гуру» и «магами» в Москве. Они говорили о биополях, об энергоинформационных обменах, но всякий раз за этим скрывалась мелкая, рассчитанная на невротиков, ложь.

Я понял, что преувеличиваю значимость того, что наблюдал вчера. Наверное, все собравшиеся в Бучаке осознавали, что вовлечены в интригующую игру, которая дарит острые переживания с примесью чего-то мистического, позволяет почувствовать свою причастность к миру избранных, понимающих истинный лик Реальности и умеющих ею управлять. Они понимали и подыгрывали друг другу, стремясь заслужить признание со стороны «руководящего состава». А «руководители» тешили свое тщеславие, ловя восхищенные взгляды и вворачивая восторженным участникам действа любые свои завиральные идеи.

Но существовала и сказка, надежда, что на этот раз я столкнулся не с самовлюбленными психопатами, а с чем-то настоящим. Эта готовность поверить в сказку заставляла меня придавать более глубокий смысл всем этим полянам, толчкам в теле, и иллюзиям РВ. Отказываться от сказки я не хотел.

Я почувствовал в себе азарт следователя, решил сыграть в сыщика, дополнить игру Локки и «руководящего состава» своей собственной игрой. Мне шел лишь двадцать второй год, и готовность окунуться в детективную игру меня еще не покинула.

До сих пор я имел дело только с манерным Барбароссой, методичным Доктором и скептическим Локкой. Два объяснения происходящего противоречили одно другому. Нужно было расширять круг источников информации.