Одиночка - Крис Мориарти

– Колодная! – закричала Ли.

На миг, длившийся не дольше удара сердца, все замерло. Ли увидела налитые кровью глаза Колодной, когда та обернулась, выцветшее пятно на рукаве ее формы, заживший след от ожога на руке, полученного во время учебных стрельб.

Затем заложник попятился назад, охранники у двери принялись стрелять, а Колодная, пошатываясь, поднялась на ноги, затем упала лицом вниз и замерла.

Все, что происходило потом, запомнилось серией отдельных кадров.

Бег по коридору под мигающими лампами аварийного освещения с Колодной на плечах. Стремительный взлет вверх по лестнице, треск связок, усиленных сталекерамикой. Столкновение с худым мальчишкой в гражданской одежде с дешевым импульсным ружьем в руках. В сотую долю секунды Ли поняла, что все вышло из-под контроля и сейчас главное – выжить.

Сработали мгновенные рефлексы, невропродукт и сталекерамические волокна: они управляли телом Ли быстрее, чем это было предусмотрено природой. Мальчишка в шоке так и не успел спустить курок, когда ее пуля разорвала ему шею.

Последний рывок по отполированному песком бетону. Вспышка боли от локтя до плеча.

Потом ничего.

Последнее, что сохранилось в памяти, – плоское серое небо, ветер и дождь в лицо. Колодная лежала рядом с ней с открытыми глазами. Над ними лениво клубился дымок, и Ли с удивительной отстраненностью поняла, что это горит ее собственная плоть.

Над ней склонился Дэллоуэй. Он нагнулся и взял ее под мышки.

– Сначала Колодную! – сказала она, но он только покачал головой.

Она снова потеряла сознание и пришла в себя уже на палубе. Кто-то возился с ее ногами, поднимал их и устраивал поудобнее. Медтех вложил в ее левую руку пластиковый пакет для капельницы и приказал держать его.

Она попыталась сказать ему, что она – правша, но ее правая рука была где-то вне ее периферийного зрения и, похоже, не слушалась сигналов, посылаемых мозгом. Так она и продолжала лежать, держа капельницу, приходя в сознание и теряя его, а хоппер натужно поднимался в небо, холодное и мертвое, как глаза Колодной.

Параграф 2. Положение о регистрации Параграфа 1а и 2а, а также дополнительные положения о регистрации, ограничения передвижения, равно как и другие ограничения, определяемые соответствующими административными правилами согласно принятым в дополнение данной Резолюции, относятся:

а) ко всем гражданам систем, контролируемых Синдикатами, как указано далее в Параграфе 2в;

б) к любому гражданину Объединенных Наций, геном которого более чем на двадцать пять процентов (25 %), как далее определено Параграфом 2д, состоит из патентованного генетического материала, включенного в Список контролируемых технологий в соответствии с Резолюцией Генеральной Ассамблеи 235625-09 с внесенными в дальнейшем поправками.

Резолюция Генеральной Ассамблеи Объединенных Наций 584872-32

ПОЛЕВАЯ СТАНЦИЯ 51-Й ПЕГАСА: 13.10.48

«14000 пФ» «27 000 пФ» «ЦТП готов»

Она проснулась от звука собственного дыхания – жесткого, тревожного, похожего на голос ребенка, пробудившегося от страшного сна. Метц был так близко в ее памяти, что она чувствовала его запах. Остальное – имя, звание, возраст – все осталось в темноте. Она потеряла ту часть памяти, где это хранилось, и каждый раз, когда какие-то отрывки появлялись, они тут же быстро откатывались, словно капельки ртути.

«Статус», – запросила она своего «оракула» через интерфейс, который показался ей перекошенным, чужим.

Никакого ответа.

Она открыла глаза и ничего не увидела. Выплюнув фиксатор языка, она попыталась что-то произнести и поняла, что назойливый звук в ушах – это стук ее собственных зубов. Она ощутила стену перед собой и вытянула руки, негибкие и хрупкие, как прутья, чтобы до нее дотронуться. Ее пальцы запутались в питающих трубках и вымазались в липком желе биомониторов. Запястья и локти больно ударились о холодный металл, усилив ее клаустрофобию.

«Гроб».

Ли вытащила это слово из какого-то неизвестного запасника своей мягкой памяти. Теперь стало понятно, где она: в «гробу», в хладоотсеке транспорта, пробуждается после квантового скачка. Должно быть, случилась какая-то неполадка, неожиданно возникшая в системах корабля или в ее собственных внутренних устройствах, поскольку она стала размораживаться так рано. Но эти неполадки не были смертельно опасными, иначе она не лежала бы здесь, беспокоясь о том, почему не в силах вспомнить свое имя до того, пока не загрузится ее «оракул».

«Статус?» – запросила она снова.

«Извлечение системных файлов», – в конце концов ответил ее «оракул».

Все ее системы начали подключаться. В нее загружали данные из жесткой памяти, восстанавливая мягкую память. Плоть и кремний, цифровые и органические системы переплелись вместе. Живая ткань и машина воссоединились в точной до кванта копии майора Кэтрин Ли, замороженной на Метце.

Она включила свои программы диагностики и быстро пробежалась по послескачковым протоколам, проверяя запутанные состояния и ища неисправности в трансформациях Шарифи, сравнивая размер файлов до и после скачка. Все проверено.

Хорошо. У нее нет времени на проблемы. Ей нужно позаботиться о своих людях. Сначала послать представление на Дэллоуэя, чтобы перевести его в другую часть до того, как разразится скандал по поводу случившегося на Метце. И нужно посетить семью Колодной. Какой бы эта семья ни была. Хотя Ли не думала, что эта семья большая.

Затем она поняла, какую шутку с ней сыграла память.

После Метца прошло добрых три месяца. И она уже позаботилась обо всем: о семье Колодной, о переводе Дэллоуэя, своих предварительных заявлениях перед комиссией по надзору. Ли сделала все это в течение трех дней, упорно борясь с изнеможением и ранением и подключаясь к болеподавляющим программам. Затем она попала в реабилитационные камеры. После чего были замораживание, доставка на скачковом корабле, недели полета на субсветовых скоростях с помощью двигателей Буссара до орбитальной телепортационной станции Метца, а затем пересылка.

Как долго она была в том состоянии? Двенадцать недель? Тринадцать?

Ли почувствовала, как старый страх рос у нее в груди, и поймала себя на том, что просматривает все директории, проверяет и перепроверяет, пытаясь разобраться в запутанности фрагментов информации мягкой памяти.

«Стоп, – сказала она себе. – Ты знаешь правило. Держись этого скачка, этого места. Опусти последнее. Дай файлам жесткой памяти восполнить провалы. Не дай страху овладеть тобой».

Но страх все равно достал ее. Как всегда. Страх был рационален, разумен, но по опыту поддавался контролю. Он ждал ее у выхода на посадку, а потом сопровождал ее при каждом скачке, на каждом задании, каждое утро, когда она просыпалась в поту от скачкового сна. И страх всегда задавал один и тот же вопрос, на который она не находила ответа: что она потеряла на этот раз?