Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни - Екатерина Владимировна Лобанкова

Андрей Андре-евич Ивановский (1791–1848). Чиновник, литератор, один из тех, кто спас от уничтожения дела декабристов и хлопотал об освобождении арестованного Александра Грибоедова, писал о нем: «…с живым, приветливым и откровенным характером, он соединял верный и образованный ум, неутомимую деятельность и строгие правила чести. Неизменно был нежнейшим семьянином, лучшим другом и полезнейшим гражданином. Везде, где требовались жертвы для общей и частной пользы, он всегда являлся в главе человечества. С редким умением отыскивал он безвестные таланты и со всею заботливостию, самым лестным образом поощрял их и давал им ход», «он умел радовать и возвышать все его окружавшее, все, до чего ни касался». Ивановский называл Новоспасское образцовым имением, даже превосходящим по роскоши Петербургские дачи — «верх совершенства, очарование, рай земной»[37].

С XVIII века в России быстрым способом накопления капиталов были винные откупы, на основе которых образовывались крупные состояния (например, купцов Яковлевых, Злобиных, Кокоревых и аристократических семей Долгоруких, Гагариных, Куракиных){24}. Иван Глинка, как и многие дворяне, участвовал в них. Ежегодно государство проводило своего рода тендер: все, желающие торговать спиртными напитками, съезжались в губернский центр на «откупные торги». Тот, кто обещал государству наибольший процент от выручки, и получал право торговли. В 1811 году Глинка вместе с другими компаньонами взял на себя питейные откупы в Белом, Дорогобуже, Духовщине и Ельне сроком по 1815 год[38]. Иван Николаевич держал винокуренный завод в деревне Шатьково Ельнинского уезда, который приносил хороший доход. Производительность его завода была намного выше соседских{25}. Глинка держал также собственный конный завод. Он успешно занимался продажей пшеницы, овса, ржи и льна.

В Новоспасском ткали ковры, плели кружева, шили, вышивали, работали портные, башмачники, маляры, слесари, столяры. Только на территории имения проживали более ста человек{26}. Продукты были собственного производства — от муки до мороженого. Производилось и заготавливалось все в таких количествах, что рассылалось многочисленным родственникам и друзьям. Домашними заготовками на зиму занималась Евгения Андреевна, как и положено хозяйке XIX века.

Имение постоянно расширялось. Отец покупал новые земли, владел деревнями в Шатькове, Шуярове, Баранце, Проверженке, Сазоновом, Буде, Починке, имел дом в Ельне.

«Музыка — душа моя»

Европеизация и воспитание нового русского человека — чувственного с «нежным сердцем» и «прекрасной душой», — у Глинок происходило не столько под влиянием литературы, сколько посредством воздействия музыки. Хорошо известны описания их музыкальных развлечений, а вот о чтении или о библиотеке осталось мало сведений.

С начала XIX века в России наступает музыкальная «лихорадка», изумляющая даже европейцев.

Французский композитор Адан еще в 1830 году сообщал французскому читателю: «Во Франции серьезному человеку поставили бы почти в упрек успешные занятия искусством. В России же музыкальное совершенствование почитается. Здесь говорят на трех или четырех языках и хорошо играют на музыкальных инструментах, и на это в свете почти не обращают внимания»[39].

Критик Фаддей Венедиктович Булгарин указывал: «…не только у каждого семейного чиновника, но даже у каждого ремесленника дочки учатся играть на фортепиано». Музыка стала частью обязательного домашнего образования. Делом чести считалось содержание крепостной капеллы, то есть хора, театра или оркестра, в котором крепостные играли на европейских инструментах — скрипках, виолончелях, гобоях, фаготах, валторнах и всех инструментах, входящих и сегодня в академические оркестры. Семья Глинок не только следовала этой моде, но испытывала искреннюю страсть к музыке. Скорее всего, оба родителя владели нотной грамотой, пели и играли на музыкальных инструментах.

«Музыка — душа моя», — неоднократно говорил Михаил Иванович. Подобный оборот, обращенный к такому важному понятию для XIX века, как душа, часто встречался в эту эпоху[40]. Этот же девиз можно было бы отнести ко всей ветви рода Глинок, к которой композитор принадлежал. Большую роль в музыкальном воспитании юного Мишеля (как на французский манер называли его родственники) сыграли его дяди по материнской линии — Иван и Афанасий. Оба отличались прекрасным слухом, хорошими навыками игры на фортепиано, музыкальным вкусом и зна-ниями.

В Шмакове содержался крепостной оркестр, аналог современного камерного оркестра (около двадцати пяти человек), исполняющий «серьезную» музыку. Афанасий Андреевич также имел крепостной театр с труппой актеров и танцоров. Глинки утверждали, что крепостные во времена деда обучались французскими маэстро. Афанасий Андреевич часто отправлял своих подопечных учиться в Петербург. В Шмакове давались отрывки из популярных опер, постоянно звучала инструментальная музыка. В разных комнатах размещались фортепиано, рояли и арфа, на которой играла одна из сестер матери. Оркестр и театральная труппа славились в окрестностях, где было не более четырех-пяти подобных «предприятий». Даже после войны 1812 года, принесшей сильное разорение смолянским дворянам, дядя не отказался от своего роскошного увлечения. Содержание труппы было делом чрезвычайно затратным. Вероятно, именно траты на театр и оркестр привели Афанасия Андреевича к большим долгам. После его кончины Шмаково было продано за долги, но в конце концов вернулось к его брату Ивану Андреевичу{27}.

Шмаковских музыкантов юный Мишель слышал постоянно, их часто «брали напрокат» в Новоспасское, например, во время длительных новогодних празднеств. День ангела матери праздновался 24 декабря, а день ангела отца 7 января. На все это время в Новоспасское приезжали родственники. Число гостей доходило до ста человек.

В Новоспасском, как и в Шмакове, постоянно звучала музыка. Но в доме отца оркестр был небольшим, примерно из двенадцати человек, преимущественно игравших на духовых инструментах. По разным свидетельствам, оркестр был следующего состава: два фагота, две валторны, два кларнета, две флейты, два гобоя, вероятно, и струнные инструменты[41]. В Новоспасском стояли два рояля и фортепиано. Лучший рояль известной марки «Тишнер», за который отец выложил немалую сумму денег, стоял в парадной зале и использовался во время балов. Другой рояль мог принадлежать фирме «Вирт». Именно эти инструменты чаще всего приобретались для гостиных русского дворянства.

В залах Шмакова и Новоспасского устраивались балы с обязательными для того времени танцами — экосезами, кадрилями, матрадурами{28}. Затем, следуя моде, танцевали вальсы. Вечерами пели романсы, играли квартеты и увертюры из известных в те времена опер. Репертуар в основном состоял из музыки популярных тогда французских композиторов — Андре Гретри, Франсуа Буальдьё (служил придворным капельмейстером во французском театре Санкт-Петербурга с 1804 года), Луиджи Керубини{29}, Родольфа Крейцера{30} и Этьена Мегюля{31}. В их операх ценилось драматическое действие, разбавленное изящными музыкальными безделушками и пикантными подробностями. Сегодня их имена, как и их музыка, практически полностью забыты.

Дяди Афанасий Андреевич и Иван Андреевич следили за музыкальной модой и наверняка знакомили смоленских помещиков с операми итальянцев, работающих в Петербурге, — Карло Каноббио, Висенте Мартин-и-Солера, Катерино Кавоса (с ним Михаил Иванович будет впоследствии работать над постановкой своей первой