Дань для Хана - Александр Ермаков

— В курсе чего? — почти подвыла. — Что ты — трусливый Шакал и вломился к нам в дом? В нашу жизнь? НОЧЬЮ! Когда мы спали??? Схватил беззащитных, безоружных девушек… Избил отца… Всё перевернул, требуя возмездия, не пойми за что… — я тоже почти плевалась своей болью и непониманием. — Если у вас тёрки с отцом, то причём тут я и сестра? Или у вас у брутальных мужиков это крутым считается, напугать, изнасиловать слабый пол, дабы весь мир ужаснулся, какие бесчинства творите? — я умела разить и всегда находила поточнее и погадостней слова. — Это так… по-игиловски, крушить святое и беззащитное, в том числе женщин и детей…

— Он вам не сказал, в чём дело? — с удивительным терпением выслушал мои претензии Хан.

— А у него было время? — пальнула негодованием я. — Ему позвонили за несколько минут до вашего появления! — процедила зло. — Или ты не заметил, что мы сонные были? — отчасти лгала, но лишь немного. Папа нас и правда ночью разбудил. И рассказать ничего толком не успел….

Он любил нас с сестрой. Не спасал документы, бабло… Он хотел спасти нас. Времени объяснять, что случилось, не было. Поэтому он нам давал выбор. И мы его сделали. Это был единственный раз, когда я загордилась сестрой, проявившей наконец Юсуповский характер — не бросать своих, чтобы не случилось, даже если трусы мочишь от ужаса!

За то короткое время, пока мы метались по дому, чтобы добраться до дальней комнатки, папа давал последние инструкции по выживанию:

— Вы уже взрослые, чтобы понимать реалию жизни и сделать собственный выбор. К нам идёт Хан. Он идёт нас убивать. И, скорее всего, убьёт, потому что в ярости! Я не могу спасти вас всех, но в доме есть тайник. Место только на одного.

Я покосилась на сестру. Она на меня. Обе на отца:

— ТЫ…

Он в недоумении на нас.

— Они же за тобой, — чуть ли не хором с сестрой.

— А мы, — я сглотнула сухим горлом. — Если не убьёт сразу… насилие, — слово далось тяжко, — переживём, а потом отомстим!..

— Я никогда не был трусом! — горячился папа. — И не собираюсь скрываться, потому что не виновен в случившемся! Если попытаюсь удрать, Хан воспримет как признание вины, и тогда резать будет всё семью до последнего колена, а так… у вас будет шанс спастись. Хан может быть очень жестоким, но я надеюсь, что очевидное увидит. Я сдамся без боя. Убьёт — значит так, потому что его горе не передать словами, и он жаждет крови. Моей! И вашей… Мне не страшно умирать — я только за вас боюсь, поэтому…

— Нет, — мотнула головой сестра. Так категорически, что я опешила. Моя нежная сестрёнка, боящаяся и грозы, и молнии, не причинившая боли по злому умыслу ни единому существу, сейчас была истинной Юсуповой. Решительной и твёрдой, несгибаемой, несмотря на вероятный кровавый исход для всех нас.

А дом уже разносили, слышался грохот, выстрелы, крики, визг любовницы отца. Приближающий топот…

— Пусть Данька, — кивнула Регина на меня.

— НЕТ! — вот теперь и я взбрыкнула.

— Дань!.. — почти с мольбой и болью взвыл отец, даже глаза засверкали, словно вот-вот слёзы пустит. — Хоть ты…

— НИКОГДА! — почти поперхнувшись негодованием. — Юсуповы никогда не оставляют своих! — отчеканила яростно. — И не предают! — добавила, а голос дрогнул, как бы я не страшилась показать, как боюсь. И чтобы скрыть накатывающий ужас, вжалась в отца, распахнувшего для нас объятия. И следом сестрёнка нырнула.

Я редко позволяла литься слезам, но эти запомнила… и думаю, навсегда! А потом наши уютные объятия были нарушены грохотом ломаемой двери…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пленение/избиение отца/насилие над мачехой — которые смутно помнила, потому что готовиться к Аду и в нём оказаться — разные вещи. Я даже не понимала бросаемые Ханом в нашу сторону претензии и угрозы. Для меня он по-прежнему оставался ЛЮТЫМ монстром, посмевшим вторгнуться в чужую жизнь и сломать судьбы!

Потому и смотрела на него именно такими глазами. Осуждающими, презирающими, полными ненависти!

Хан меня больно за плечо дёрнул на выход с кладбища, а охранники его топали за нами и все как один мрачнее тучи.

Раньше они у меня были все на одно мерзкое лицо деградантов-насильников, у кого пороху хватает лишь на того, чтобы баб беззащитных трахать кучкой, а теперь… я стала их различать. Пока не понимала, чем именно отличались, но облик каждого немного прояснялся.

Хан меня толкал к машине, не так болезненно, как до этого за волосы, но когда у морга остановились, меня крупной дрожью перетрясло. И зубы предательски проклацали:

— Не пойду!

POV Даниила/Дань

Мотнула упрямо головой, вернее судорожно и нервно: «НЕТ!» Я вообще чуть слабину не дала, взмолившись меня не трогать.

Морг?! Ни за что!

Уже себе место там красочно представила. И тело своё… безжизненное и белое на металлическом выдвижном столе.

Но схлестнувшись с тяжёлым взглядом карих глаз Хана, поняла, что моя истерика бессмысленна. Она не тронет и частички выезженной души этого монстра.

Под конвоем псов Хана и его самого, босыми непослушными ногами шлёпала по холодному полу пустынного, мрачного коридора. Чтобы не рыпалась, Хан меня за затылок держал так крепко, что в спину, будто тысячи игл воткнулись, и любое движение в сторону отдавалось жуткой болью и прострелом молний по телу. Я и пискнуть не могла — боялась, что забудется и сдавит сильнее, а у меня и без того от его пальцев синяки будут на коже.

Редкие встречные по стеночкам шарахались, и никто слова против нашего появления не говорил. Хан будто к себе домой заявился. А может, оно так и было! Морг — самое место для такого монстра, как Хан!

Все двери открыты, и даже холодильное отделение морга… как оказалось. Меня ноги туда не несли совсем. Я точно на невидимую стену наткнулась, и если бы не грубоватый хват и рык Хана: «А ну пошла!» — аккурат с толчком, я бы осталась на месте. А так… в дубильник чуть ли не влетела, едва лбом двери не распахнув, но вовремя успела руки выставить, и смягчить встречу со створками. Они послушно меня пропустили… в большое помещение с металлическими дверцами-ячейками во всю противоположную стену. Кафельный пол со стоком, патологоанатомический стол, мойка и разные приспособления для вскрытия. Но самое жуткое тут было — запах. Сладкий, тошнотворный, смешанный с ядрёной порцией медикаментов.