Болезни наши - Дмитрий Корчагин

– Ева, нам нужно в туалет.

Как заботливо, как бережно она повела его через холл. Как нежно шептала ему на ухо: «Потерпи». Вероятно, так ангелы держат под локоть канатоходцев. Гену-московского тронула эта сцена. Из оцепенения его опять вывел Гена-местный.

– С ним такое бывает.

– Кто это? Местный Монте-Кристо?

– Ну, это слишком, – ухмыляясь, продолжал Попович, – хотя, конечно, Фёдор Павлович побогаче нас будет. Человек, переживший чудо, как он сам про себя говорит. Причём такое чудо, что не дай Бог никому.

Блогер с негодованием смотрел на Гену-местного. Проблематика чуда, его природа и культура, его физика и метафизика, по мнению Рыжова, были единственной темой, о которую стоило бесконечно ломать копья.

– И ты, рассказывая мне об интеллектуальных достопримечательностях Злакограда, умолчал о таком персонаже! Кто он, чёрт побери? Чем занимается?

Явно раздосадованное тоном этого вопроса раздумье.

– Не знаю даже с чего начать. – Без удовольствия растягивал свой ответ Вясщезлов. – В двух словах, он подопытный кролик.

И местный Гена, не обнажая зубы, зло заулыбался. Ева Дмитриевна тем временем довела Фёдора Павловича до дверей в туалет и взяла из его рук тёмно-коричневую трость, инкрустированную затейливым орнаментом из блестящих, как стекло, чёрных камней. Опершись на эту трость, Ева Дмитриевна стала похожа на пожилую фею из красочного современного фэнтези-фильма. Ни добрую, ни злую, а себе на уме. Рыжову показалось, что она с вызовом смотрит из дальнего угла холла в их сторону и пытается прочесть по губам, что рассказывает про неё Гена-местный Гене-московскому.

– Ты знаешь, я его серьёзно не воспринимаю. Может, я поэтому и забыл про него. Я ничего не умалчивал. Ну, повезло чуваку когда-то, и что из этого теперь? Сейчас это совершенно без оснований самовлюблённая развалина, не упускающая случая подначить тебя, напомнить тебе, что ты потомственный гопник и всё такое. А сам-то он кто? Что сделал? Чего добился? Если бы не транснациональные фармацевтические компании, изучающие его состояние, давно бы Ева Дмитриевна упекла его в сумасшедший дом. А ведь ему там самое место. С ним нормальные люди здороваться стесняются. Ты бы слышал, какой бред он иногда несёт. Например, тот костыль, который сейчас держит Ева Дмитриевна, с его слов, сделан из магического посоха верховного танзанийского шамана, поднимавшегося вместе с ним на Килиманджаро за обсидианом. А?

– Получается, только что ты вёл себя как ненормальный?

Вясщезлов тяжело вздохнув, заиграл желваками. Он злился.

– Мне искренне жаль Еву Дмитриевну. Прекрасная женщина, прекрасный человек. Она настоящая миллионерша, а не этот хипстер. Она сводная сестра пред-предпоследнего украинского президента.

В глазах Рыжова читалось недоверие.

– Ну и страсти у вас тут.

– Представь себе… И мне кажется, тебе пора уже билеты брать. Девчонкам сдачу дают.

Рассматривая купленные билеты, молодые люди отошли от окошка подальше. Фёдора Павловича видно не было. Ева Дмитриевна оставалась на месте и продолжала мерить их всё тем же взглядом. И москвич, произнеся несколько следующих слов, буквально почувствовал его у себя на губах.

– Миллионерша и миллионер не поручают кому-то купить билеты онлайн, а сами едут за ними в кассы? Как-то не вяжется.

И подумал: «а ведь и правда читает по губам».

– Даже очень богатым людям тяжело расставаться с многолетними привычками, – отвечал Гена-местный, глядя, как Ева Дмитриевна достала носовой платок и высморкалась, – рублёвыми миллионерами сейчас никого не удивишь, инфляция. А миллионерша, пусть она и долларовая, но заочная. Нагрел её братец ещё в свои лучшие времена, нагрел примерно на половину причитавшегося ей. Правда, обещал постепенно вернуть. И, похоже, возвращает.

Отвернувшись от Евы Дмитриевны, Рыжов спросил у местного Гены:

– А вторая половина?

– А вторую половину национализировала ДНР, по её словам. И она, кстати, не сильно упиралась. Не видела выгоды в обветшалой советской недвижимости.

– Гена, только без обид, – всё так же стоя спиной к пожилой фее, продолжал разговор москвич, – откуда тебе известны такие детали? Это же кем надо быть? Её душеприказчиком или сыном или просто сверх меры талантливым фантазёром?

О том, что ещё можно было быть её любовником, Рыжов говорить не стал. Но Гене-местному и без этого хватило. Особенно болезненным оказался камень о возможной фантазии.

– Я говорю с её слов.

Беседа постепенно переходила допустимый уровень громкости.

– Не ожидал я, Гена, от тебя такого вопроса. Или ты считаешь себя единственной акулой в интернет-океане?

– Вы ссоритесь, мальчики?

Фёдор Павлович и Ева Дмитриевна смотрели на молодых людей с укором.

«С облегчением!» – чуть было не вырвалось у Поповича.

– Ну что вы, просто заговорили о политике.

Завершить свой диалог мальчики смогут только вечером, на веранде у Вясщезловых, без участия в этот раз отца Андрея. Когда Рыжов уже раскается во взрыве своих эмоций. Когда вспомнит, что у местного Гены, по всей вероятности, очень хорошая память. А пока по приглашению Фёдора Павловича просторный таксомотор, почему-то с питерскими номерами, отвезёт их к нему в гости в скромный загородный особняк.

Перед тем, как усесться в салоне, блогер, указывая Поповичу глазами на Фёдора Павловича, успеет спросить:

– Как его фамилия?

– Карачагов.

Объёмный процесс

Как трудно, подчас почти невозможно бывает поверить и согласиться с очевидным для всех окружающих фактом. С самого рождения, всю предыдущую жизнь, все её девятнадцать лет тебе необъяснимо везло, любые преграды, встававшие на твоём пути, рушились сами, все твои стрелы попадали в цель, все моря были тебе по колено. Столько причин для гордости, столько причин для смелости. Родина, семья, друзья. Бокс. Победы в спорах и в спартакиадах, победы на общешкольных олимпиадах по математике, золотая медаль. Практически за красивые глаза, одни пятёрки на экзаменах в ВУЗ. Отсрочка от армии. От родителей, которые не вылезают из загранкомандировок, подарок за подарком. Дед уже написал доверенность на свою «Ниву». За следующим поворотом будет любовь. Безоблачное будущее. Большие надежды. Самое время расписывать план жизни. И вдруг в одно прекрасное солнечное утро такой нелепый и малопонятный диагноз: объёмный процесс головного мозга и что-то там про турецкое седло.

Врачи сетовали, что нельзя отмотать время назад хотя бы на год, до беспричинной тошноты, до судорог, до чёрных пятен в глазах и с каждым днём всё нарастающего шума.

– Голова лет с шестнадцати стала болеть. Затылок. Я и внимания не обращал сначала. У всех болит временами и что теперь? Поболит, перестанет. В десятом классе совсем отпустило. Год горя не знал. А этой осенью, когда предки были в Югославии, проснулся как-то ночью; рук не чувствую,