Жизнь и Любовь (сборник) - Евгений Бузни

– Бояморя! Ты снова здесь?

Несомненно, эта была моя Бояморя, но похорошевшая за год. То была девочка с едва оформившейся грудью, худенькая, хрупкая. Теперь передо мной стояла девица. На мой возглас она резко оглянулась и так же, как в прошлом году, криво улыбнулась и совершенно неожиданно для меня повернулась к морю, сделав несколько быстрых шагов по воде, вдруг нырнула в набежавшую волну и, вынырнув через пару метров, саженками, саженками поплыла к буйку.

Стою и не верю своим глазам. В это время ко мне подходит пожилой мужчина с короткими усиками. И, конечно, это оказался дедушка Боямори. Он меня тоже узнал.

– Здравствуйте, – произнёс он радостно, протягивая мне руку. – Очень рад, что вы снова здесь. Не чаял вас увидеть, а очень хотелось сказать вам спасибо.

– За что? – вырвался у меня сам собой вопрос.

Я вспомнил, как он меня благодарил за то, что внучка заболела. Это была горестная благодарность. А сейчас пожилой мужчина с усиками весь светился радостью.

– Вы даже не представляете, что вы для нас сделали тогда, обозвав Оксаночку Бояморя. Она хоть и заболела в тот день, оттого, что просидела впервые в море до посинения, но быстро поправилась и, к счастью, это сильно её изменило. Вы понимаете, она решила вырабатывать в себе характер. Мы уехали к себе в Новосибирск, и Оксаночка сама пошла в плавательный бассейн, поступила в секцию плавания. Мы, разумеется, с радостью платили за занятия. Ей порекомендовали по утрам обтираться. Да и вы это говорили. Больше того, внучка сказала, что раз она уже большая и взрослая, то теперь она будет ухаживать за нами, а не мы за нею. И, вы знаете, всё в доме делает сама: и посуду моет, и в комнате убирает, и стирать научилась, а раньше ничего не умела. И за мной, как за ребёнком, ухаживает.

На этих словах у мужчины появились слёзы на глазах.

– Ой, извините, – сказал он смущённо. – Совсем растрогался. А всё ведь благодаря вам. Она нам говорила, что вы усовестили её и сказали, что надо вырабатывать характер. Вот она его и вырабатывает. Упрямства у неё хватает. Так что спасибо вам огромное!

Пока дед рассказывал, Бояморя доплыла до буйка и вернулась назад. Она вышла из моря абсолютно счастливая. Это можно было заметить по её сияющим глазам и широкой улыбке. Подойдя к нам, она проговорила:

– Вот, это я специально для вас заплыв сделала. Я знала, что вы приедете, и ждала вас.

Я несколько растерялся от таких выражений чувств и сказал только:

– Да ты уже не Бояморя, ты настоящая морячка.

Девушка засмеялась.

– Опять вы меня обзываете. Нет, я Бояморя. Мне понравилось это имя, и меня все теперь так зовут. А то, не назовите вы меня Бояморя, я, возможно, так бы и боялась всю жизнь моря.

Она опять сказала своё «а то», как в прошлую встречу, но я уже не подсмеивался над нею, ведь она стала взрослой моя Бояморя.

Нацеливаю на моих друзей мобильную камеру. Бояморя обняла деда, и я сфотографировал их на память.

В этот раз я покидал санаторий с лёгким сердцем и лёгкой грустью. Я расставался с девочкой, ставшей мне подругой, которую назвал морячкой, но она не согласилась, оставив имя Бояморя. Мы обменялись адресами. Семья пригласила меня к себе в Новосибирск. Я пригласил их посетить Москву. Так закончилась пока история с девочкой по имени Бояморя.

Солнце выглянуло краешком глаза из-за чёрного, но уже голубеющего слегка моря и увидело горы. Они вытянулись на целых сто пятьдесят километров, упираясь в засветившееся небо непокрытыми головами, теперь стыдливо зарумянившимися в лучах восходящего светила.

Секундами раньше столь же девственно заалели пышногрудые белые облака, которые теперь словно огромные парашюты зависли над неприступными стенами величественной горной крепости.

Принарядившись в пурпурные одеяния, и те и другие восхищали многообразием и тонкостью оттенков, начиная от яркой снежной белизны до едва просвечивающейся бледной розоватости, постепенно наполняющейся пунцовой пышностью и переходящей затем к пылающему огнём сочному румянцу.

Игра красок шла наверху, где небо уже торжествовало победу солнца, а чуть ниже, резко очерченной полосой фронта, всё ещё чёрный и хмурый после сна, подступал к этому празднику могучий лес.

Но вот ещё несколько мгновений, и блики веселья и радости упали со скал на деревья, и заулыбались осветлённые листья вековых буков, заискрились на солнце иглы пушистой крымской сосны, чувствующей себя равной среди лиственных великанов Крымских гор.

Первые солнечные лучи соскользнули по веткам на землю, и настроение счастья передалось, наконец, всем: птицам, зверушкам, насекомым, цветам и пахучим травам. Зазвенело вокруг, зачирикало, заплясало, закружилось. Ручеёк неприметный, казалось, молчавший в темноте, и тот возрадовался, плещется, сверкает струйками, пускает зайчики в глаза, журчит и будто бежит быстрее, проворнее.

В лесу начался день. Здесь, в горах южного берега Крыма у самой Ялты он приходит сверху, постепенно спускаясь в зону царствования крымской сосны и дальше в приморский шибляковый пояс, где вместе с чашечками цветов раскрываются двери жилищ человека, многоэтажных жилых домов, санаториев, гостиниц.

Они смотрели на просыпающиеся дома сверху – лес и сидящий на лесной скамеечке человек в синей фуражке. Это был его лес, его радость и боль.

Двое молодых людей, парень и девушка, поднимаясь по крутой горной тропе, вышли прямо на лесника. Девушка запыхалась при подъёме, что выдавало её неопытность, и она сразу же села на скамейку рядом с лесником.

– Я Дробот. Зовут меня Николай Иванович, – сразу представился тот.

– А я знаю. О вас вообще чуть ли не легенды ходят.

– Что же обо мне такое говорят? – усмехнулся Николай Иванович. – Лесник как лесник. Только и того, что долго работаю.

– Это так, – согласился Володя, присаживаясь на скамейку по другую сторону от лесника, так что тот теперь очутился между ним его спутницей Настенькой. – Но говорят, что вы, как никто умеете рассказывать легенды, что браконьеры вас боятся пуще огня и что есть у вас собака, которая недавно спасла вас, но как, я не знаю.

Лесник задумчиво снял с головы фуражку, потёр ладонью лысеющую голову, снова надел фуражку и собирался что-то сказать, но его прервала Настенька:

– Простите, Николай Иванович, у вас не бывает такого впечатления в лесу, что с вами кто-то рядом находится, а вы его не видите? Мне вот всё время кажется, что на меня кто-то смотрит. Я не боюсь, но такое ощущение. Может, в горах всегда так? Откровенно говоря, мне не по себе от этого. Я-то в лесу часто бываю, но то в Подмосковье, то на Украине в деревне у бабушки, где тоже нет гор, а тут в Ялтинских горах я впервые.

– А вы чувствительная девушка, – заметил лесник. – На вас действительно смотрят, но не пугайтесь. Я позову моего друга. – И он, слегка присвистнув, тихо скомандовал – Волк, ко мне!