Женская война - Александр Дюма

Верьте, моя бесценная, что я всегда и везде Ваш преданнейший и самый верный друг».

Каноль поставил свое имя под этим посланием, написанным с гасконским фанфаронством: он знал, какое впечатление она произведет на гасконку Нанон; потом, позвав лакея, сказал ему:

— Скажите откровенно, метр Касторен, далеко ли вы зашли с мадемуазель Франсинеттой?

— Помилуйте, сударь, — отвечал лакей, удивленный вопросом. — Не знаю, должен ли я…

— Успокойся, волокита, я не имею никаких видов на нее, и ты не удостоишься чести быть моим соперником. Вопрос мой только справка.

— А! Это совсем другое дело. Мадемуазель Франсинетта так умна, что сумела оценить мои достоинства.

— Так ты в дружбе с ней, господин бездельник, не так ли? Похвально! В таком случае, возьми эту записку, обойди лугом…

— Я знаю дорогу, сударь, — отвечал Касторен самодовольно.

— Хорошо. Постучись в задние ворота. Ты, вероятно, знаешь и эти ворота?

— Знаю.

— Еще лучше. Стало быть, ступай через луг, постучись в ворота и отдай это письмо мадемуазель Франсинетте.

— Так я могу?.. — начал Касторен с радостью.

— Можешь идти сейчас же. Тебе дается десять минут на все путешествие — туда и обратно. Надо доставить письмо мадемуазель Нанон де Лартиг немедленно.

— Но, сударь, — возразил Касторен, почуявший, что поручение может быть опасным, — а если мне не отопрут?

— Так ты будешь дурак. Наверное, у вас есть какой-нибудь условный стук, благодаря которому такого галантного кавалера не оставят за воротами. Если же нет, то я жалкий дворянин, потому что у меня в услужении такой простофиля.

— Да, у нас есть условный знак, — отвечал Касторен с торжествующим видом. — Я стучусь дважды, а потом через некоторое время третий раз.

— Я не спрашиваю, как ты стучишься, это мне все равно: главное, чтобы тебя впустили. Ступай же; если тебя поймают, проглоти записку. И знай, что я обрублю тебе уши, если ты не съешь ее.

Касторен полетел как стрела, но, спустившись с лестницы, остановился и, нарушая все приличия, засунул записку за голенище. Потом он вышел через задние ворота, обежал луг, пробираясь сквозь кусты, как лисица, перепрыгивая через рвы, как гончая собака, и постучался в ворота домика тем особенным образом, который старался объяснить своему господину. После этого сигнала ворота тотчас отворились.

Через десять минут Касторен без всяких осложнений вернулся и сообщил барону, что записка уже находится в прелестных ручках мадемуазель Нанон.

Каноль за эти десять минут разобрал свою дорожную сумку, приготовил себе халат и велел принести ужин. С видимым удовольствием выслушал он донесение Касторена, вышел в кухню, громко отдал приказания на ночь и беспощадно зевал, как человек, с нетерпением ожидающий минуты, когда ему можно будет лечь спать. Весь этот маневр имел целью показать д’Эпернону (если бы герцог стал наблюдать за ним), что барон никуда не намеревался ехать далее гостиницы, где он хотел попросить ужин и ночлег как простой и мирный путешественник. Действительно, маневр этот произвел именно то впечатление, какого желал барон. Какой-то поселянин, сидевший за бутылкою вина в самом темном углу залы, позвал слугу, расплатился, встал и спокойно вышел, напевая триолет. Каноль пошел за ним до ворот и видел, как он вошел в рощу. Минут через десять послышался конский топот. Засада была снята.

Барон воротился в комнаты и, успокоившись насчет Нанон, начал думать, как бы повеселее провести вечер. В конце концов он приказал Касторену приготовить карты и кости, а затем пойти к виконту и спросить, не может ли тот принять его.

Касторен повиновался и на пороге комнаты виконта встретил старого седого слугу, который, полурастворив дверь, отвечал на его приветствие и просьбу неприветливым голосом:

— Теперь никак нельзя, господин виконт занят.

— Очень хорошо, — сказал Каноль, услышав этот ответ, — я подожду.

И, так как в кухне послышался страшный шум, барон с целью убить время пошел посмотреть, что происходит в этом важном отделении гостиницы.

Шум наделал поваренок, носивший ужин к Нанон. На повороте дороги его остановили четыре человека и спросили о цели его ночной прогулки. Узнав, что он несет ужин хозяйке уединенного домика, они сняли с него поварской колпак, белую куртку и фартук. Самый молодой из этих четырех человек надел платье поваренка, служившее признаком его профессии, поставил корзину на голову и вместо посланного пошел к домику. Через несколько минут он воротился и начал потихоньку толковать с тем, кто казался начальником отряда. Потом поваренку отдали колпак, белую куртку и фартук, поставили ему на голову корзину и дали пинок пониже спины, чтобы он знал, куда идти. Бедному мальчишке только того и хотелось. Он бросился бежать и почти без чувств от страха упал на пороге гостиницы, где его и подняли.

Это приключение казалось непонятным всем, кроме Каноля, но барону не было нужды объяснять его; он предоставил трактирщику, слугам, служанкам, повару и самому поваренку теряться в догадках и, пока они пытались найти объяснение, отправился к виконту. Думая, что первая просьба, переданная через Касторена, избавляет его от второй, барон без церемоний открыл дверь и вошел.

Посредине комнаты стоял стол со свечами и двумя приборами. Для полноты картины недоставало только кушаний, которые должны были его украсить.

Каноль заметил число приборов и вывел из него благоприятное для себя заключение.

Однако ж, увидев его, виконт резко встал. Легко было заметить, что его удивил этот визит и что не для барона, как тот вначале надеялся, был поставлен второй прибор.

Все разрешилось после первых слов виконта.

— Могу ли узнать, господин барон, — спросил юноша очень церемонно, — чему я обязан новым вашим посещением?

— Самому простому случаю, — отвечал Каноль, несколько удивленный сухой встречей. — Мне захотелось есть. Я подумал, что и вы, вероятно, тоже хотите этого. Вы один, и я один, и я хотел предложить вам поужинать вместе.

Виконт взглянул на Каноля с заметной недоверчивостью и, казалось, затруднялся с ответом.

— Клянусь честью, — продолжал Каноль с улыбкой, — вы как будто боитесь меня. Уж не мальтийский ли вы рыцарь? Не идете ли вы в монахи? Или, может быть, почтенные ваши родители воспитали в вас отвращение к баронам де Каноль?.. Черт возьми! Ничего не случится, если мы просидим час за одним столом.

— Я не могу спуститься к вам, барон.

— Так и не надо… Но я поднялся к вам…

— Это тем более невозможно, сударь. Я жду гостя.

На этот раз Каноль растерялся.

— А, вы ждете гостя?

— Да, жду.

— Честное слово, — сказал Каноль, помолчав немного, — уж лучше бы вы не останавливали меня, пусть бы со мной что-нибудь случилось… А то теперь своим отвращением ко мне вы портите услугу, которую мне оказали, услугу, за которую я не успел еще отблагодарить вас.