Обмен убийствами - Саймон Керник

Во-первых, понадобилось целых два дня, пока полиция не пришла к заключению, что он был именно убит. Бульварные газетенки описали бы Мэттьюза как «дюжего молодца»: рост – шесть футов, вес – двести двадцать четыре фунта,[2]ни унции жира, почти сплошь мускулы, в отличной форме (по крайней мере внешне) благодаря ежедневным занятиям в тренажерном зале и никаких проблем со здоровьем. Поэтому когда его коллеги из «Аркадии», встревоженные тем, что он уже два вечера подряд не вышел на работу, вызвали полицию, которая и нашла его в собственной постели мертвым, для всех, кто его знал, это оказалось настоящим потрясением. Не тот факт, что он умер, а непонятные причины его смерти. На теле не было обнаружено ни единой раны, в комнате – никаких признаков борьбы. Мэттьюз лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, со слегка склоненной набок головой. Лицо его первый офицер, прибывший на место, описал как спокойное. Ни страха, ни злобы, ни даже удивления – просто спокойное. Руки со слегка сжатыми кулаками вытянуты вдоль тела, и он был нагим. Все выглядело как кончина от естественных причин или, возможно, от передозировки.

Тело Мэттьюза забрали для вскрытия, вот тогда и обнаружилось самое интересное. Оказалось, что при всей его силе и великолепном телосложении долгожителем он никак не стал бы. У него было очень плохое сердце, предположительно из-за пристрастия к стероидам. В крови обнаружены нандралон, кокаин и алкоголь, а на левой руке – следы уколов. Сначала патологоанатом решил, что швейцар скончался от сердечного приступа, но этот диагноз не объяснял странные поражения внутренних органов Мэттьюза. Вскрытие выявило сильнейшее внутреннее кровоизлияние, а также неясного происхождения опухоли во многих органах, особенно в почках. Несколько озадаченный, патологоанатом продолжал исследование. Оно показало наличие следов невероятно сильного нейротоксина, который мог привести к подобным повреждениям внутренних органов, что почти наверняка и стало причиной смерти. И тут полицию ждало самое главное открытие. Из госпиталя «Гайз» были вызваны специалисты по отравлениям, быстро определившие этот нейротоксин как яд кобры.

Итак, отравление змеиным ядом. Вряд ли это мог сделать один из наркоманов, которых надувал Шон Мэттьюз. Что же оставалось предполагать? Все соседи единодушно утверждали, будто к Мэттьюзу приходило множество людей, что казалось естественным, принимая во внимание его предполагаемое занятие торговлей наркотиками, поэтому логично было искать убийцу среди них. Однако где мог раздобыть яд кобры покупатель мелких доз наркотика, оставалось только гадать.

Итак, случай весьма необычный, а для меня необычное означало интересное, в свою очередь, интересное служило вызовом моим способностям криминалиста, а подобное в наше время бывает достаточно редко. Я всегда утверждаю: нельзя недооценивать глупость преступников. Большинство из них делает все возможное, чтобы их поймали. В убийстве, в расследовании которого я принимал участие полтора месяца назад, убийца, семнадцатилетний угонщик автомобилей по имени Руди, зарезал несчастного владельца «БМВ», когда тот пытался помешать негодяю украсть его машину. Руди арестовали все го три дня спустя, когда проезжающий мимо патрульный полицейский заметил эту машину, стоявшую перед домом его матери. Дальнейшее расследование обнаружило внутри автомобиля множество отпечатков пальцев Руди и двух его сообщников. Нож, которым он нанес смертельный удар, с красноречивыми пятнами крови оказался спрятанным у него под кроватью в коробке из-под игровой приставки «Плейстейшн». Пожалуй, писанина поэтому преступлению заняла больше времени, чем его раскрытие. Ради такого дела Шерлок Холмс не пожелал бы даже встать из постели, и кто бы его стал винить?

Другое дело – убийство Мэттьюза. Отравление открывало множество возможностей, заставляло думать об интересных мотивах. Оно предполагало наличие у преступника ума или по меньшей мере изобретательности и одновременно его невероятной наивности. Вообще отравление является довольно глупым средством убийства. В наше время очень легко установить наличие яда в крови человека, а следовательно, одно из его главных преимуществ – возможное истолкование смерти жертвы как следствие несчастного случая – уже давно утратило смысл. Однако при этом нужно заметить, что Мэттьюз умер (или убит) уже шесть дней назад и до сих не было обнаружено никаких следов указывающих на какого-то конкретного человека.

В солнечное утро уже пятого подряд дня прекрасной летней погоды, которая в Англии считается необычайной жарой, мы с сидевшим за рулем констеблем Дэйвом Беррином въехали на обнесенную стеной парковку позади ночного клуба «Аркадия» – внушительного послевоенного здания на углу Аппер-Холлоуэй-роуд – и оставили машину на участке с табличкой «Только для служащих».

Естественно, в это время дня клуб был закрыт, но нас ждали, поэтому мы вошли через парадный вход. По трем сторонам просторного полутемного зала стояли столики, развернутые к танцплощадке. В противоположном входу конце зала располагалась длинная стойка с высокими табуретами. За ней стояла женщина, склонившаяся над какими-то бумагами с ручкой в руке. Казалось, кроме нее, в здании никого не было. Услышав наши шаги, она подняла голову.

– Извините, но мы еще закрыты, откроемся на ленч в двенадцать, – прокричала нам женщина и снова опустила голову к бумагам.

– Мы из полиции, – громко сказал я, направляясь к ней вместе с Беррином. – Пришли к мистеру Фаулеру.

– Его здесь нет.

– Но он должен быть. Он ждет нас. Мы договорились встретиться в одиннадцать.

– Тем не менее его нет!

Я поднялся по ступенькам, ведущим к бару, и остановился перед женщиной, продолжающей деловито заниматься документами.

– В таком случае, может, вы скажете, где он находится.

– Я не знаю, – раздраженно заявила она, подняв голову. – Он должен был приехать уже больше часа назад.

Понятно, эта дама не из разговорчивых. Я окинул ее оценивающим взглядом. Лет тридцати с небольшим, стройная, с правильными резковатыми чертами лица, ее внешность выдавала в ней жительницу Средиземноморья, особенно глаза цвета оливок. Красивая женщина, даже очень, но из тех, которые всем своим видом словно говорят: «Со мной лучше не связываться»: смелая и самоуверенная. Такая не испугалась бы и нацистских штурмовиков. Любимым фильмом моей бывшей жены была картина «Унесенные ветром», и я считаю, это многое говорит о ней (хотя не уверен, что именно). А эта дамочка, вероятно, больше всего любила «Лицо со шрамом».

– Скорее всего он сейчас дома? – спросил я.

– Я же сказала, что не знаю, где он.

Я тяжело вздохнул.

– Но у вас есть его домашний телефон? – Она кивнула. – Что ж, в таком случае буду очень обязан, если вы позвоните ему и сообщите, что мы уже приехали.

– Послушайте, я очень занята. – Она показала рукой на пачку бумаг на стойке.

– Мы тоже, мисс?…

– Томс. Элейн Томс. Я уже разговаривала на днях с двумя вашими офицерами.