Страсть гордой княжны - Шахразада

– Да, мой добрый отец. Слышу, хотя иногда люди мыслят так же невнятно, как и говорят.

Рахим не мог не улыбнуться серьезности этих слов в устах семилетнего мальчишки. О, конечно, он готов был поддержать любую игру сына, однако сейчас было видно, что Масуд вовсе не шутит и что никакой игры тут нет: мальчик искренне верит в то, что говорит.

– И что же за мысли ты слышишь, мой любимый колдун?

– Ты не веришь мне?

– Верю, сынок. Конечно верю…

– Ты не веришь… – Глаза мальчика потухли, плечи опустились.

О, если бы у Масуда хватило смелости в этот миг повернуться и уйти! Или у Рахима хватило мудрости сказать, что верит, и попытаться подыграть сыну. Однако ни смелости у одного, ни мудрости у другого недостало, чтобы прервать эту игру, и потому далее случилось то, что случилось.

– Да будет так, отец. Раз ты мне не веришь… Тогда проверь меня!

– Да будет так, сын! – Еще миг – и Рахим бы рассмеялся. Или разозлился всерьез. И даже сейчас можно было бы превратить все в шутку. Увы. Настроение отца, словно огромное зеркало, отразило серьезность сына. – Я проверю тебя.

Он опустил обе ладони на стол и пристально взглянул прямо в лицо сына.

– Итак, мой юный маг, о чем я сейчас думаю?

И стал думать о Коране, что раскрытым лежал на отдельном столике черного дерева. Конечно, мысли уважаемого Рахима тут же пошли дальше: он уже не думал о книге, пусть даже и самой главной в жизни каждого правоверного. Мысли его улетели к жизнеописанию пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, потом вернулись к наставлениям, оставленным им… Потом взгляд Рахима перескочил на свежеочиненное перо, ведь наставления пророка были записаны… Потом вновь переметнулся к окну – окно выходило на полуночь, а не указывало направление на Мекку, город, священный для каждого приверженца Аллаха всесильного и всемилостивого. Одним словом, то были самые обыкновенные мысли самого обыкновенного человека.

Масуд честно пытался уследить за ними, так же честно потерпел поражение, ибо он успел лишь понять, что речь идет о книге. Какой-то из книг, что в изобилии украшали кабинет.

Мальчик ответил на пристальный взгляд отца не менее пристальным взглядом и твердо сказал:

– Ты думаешь о книге, отец.

Рахим рассмеялся.

– Малыш мой, давай закончим эту глупую игру. Я тебе верю, конечно. И знаю теперь, что ты умеешь читать мысли. А сейчас беги, меня ждут важные бумаги.

Рахим, конечно, рассмеялся от облегчения, ведь он-то думал не о книге, а о священных для любого правоверного вещах: о Коране, о мудрости пророка, об истории великого учения…

Масуд расстроился. О нет, не просто расстроился – тяжкое, безысходное отчаяние охватило его. Он помнил, как светло улыбнулась Зухра подобному признанию, какую огромную тайну она ему открыла. А отец… Нет, отец оказался самым обыкновенным – таким же недоверчивым, как любой другой взрослый.

Спина мальчика согнулась, на глаза набежали слезы, и он вышел, шаркая ногами, как столетний дед. Увы, отец ему не поверил.

Рахим же вернулся к своим занятиям. Но где-то в глубине души сохранилось это воспоминание: и об игре сына, и о том, что Масуд прервал очень важную работу, а значит, игру ставит выше дела.

Увы, Рахим одной частью разума сознавал, что сыну всего семь лет. Но другая часть, та, что была занята важными расчетами, втайне досадовала, что пришлось прерваться ради глупой игры.

А мальчишка запомнил, что отец ему не верит. И чем больше старался он завоевать доверие отца, тем чаще тот вспоминал, как глупая откровенность сына оторвала его от важного и нужного дела.

О Аллах всесильный и всевидящий, из каких крохотных зерен порой вырастают высокие леса, закрывающие прекрасное солнце истины!

Нечто подобное пришло и в голову Масуда, когда он вспомнил эту давнюю и такую, на первый взгляд, невинную историю. «Аллах великий, – пронеслось в голове юноши, – я потратил более десятка лет, мечтая об отцовском доверии. И не понимая, что никому и ничего доказывать не надо. Словами не надо, надо доказывать делами. Ибо лишь дело поможет убедить моего отца, упрямого подобно тысяче ослов, что нет у него помощника надежнее сына, как нет и опоры надежней».

О, как был бы счастлив Рахим, если бы смог услышать эту мысль сына! Но, увы, дар великий в нем не просто спал, а спал мертвецким сном. И сон этот опровергал давнюю истину, что неведение – благо.

В тот раз отец впервые взял Масуда с собой в долгое путешествие. Быть может, он хотел испытать юношу, быть может, испугать… Или просто ему нужен был надежный помощник, а кто лучше старшего сына поможет отцу? Во всяком случае, именно на это надеялся Масуд, когда унылые «корабли пустыни» миновали первую, самую легкую часть пути – исхоженную караванную тропу, и ступили на камни солончака, отклонившись от проторенного маршрута.

Впереди, как уверял проводник, лежало семь дней пути по жаркому и открытому пространству. Но можно было втрое быстрее дойти до обитаемых мест: всего день отделял их от знаменитого Лазуритового пути – заповедной караванной тропы, что вела от месторождений на полудень и восход – от столицы Афрасиаба до далекой страны Сер, жадной до украшений из магических голубых с белыми прожилками камешков и камней. По правде говоря, начинался Лазуритовый путь не столько от места, где находили прекрасный минерал, сколько от торжища, где камни, утаенные от казны и надсмотрщиков, продавали за половину цены или даже за четверть. Купеческие караваны считались неприкосновенными, а потому никто не отваживался рыться в переметных сумах или сундуках, уже навьюченных на невозмутимых верблюдов.

Масуд поначалу недоумевал: зачем пытаться укоротить путь? Почему неразумно будет проследовать до торжища вместе с караваном? Отец на эти вопросы отвечать не хотел, он лишь поджимал тонкие губы и отрицательно качал головой в некогда темно-зеленой, а теперь изрядно выгоревшей на солнце чалме.

Только когда миновало два дня пути по солончаку из обещанных проводником семи, Рахим вполголоса проговорил:

– Мальчик, мы торопимся, дабы успеть к самому началу торжища. Известно, что камней много, их хватит всем, однако самые лучшие из них, достойные того, чтобы украсить собой одеяние императора или руку богача, бывают лишь в первый день торгов. Ибо лишь в первый день на знаменитом Каменном Базаре продают купцам не ворованные камни, а те, с какими готова расстаться казна владыки.

– Понятно, добрый мой отец. Но почему ты раньше не мог объяснить мне это?

– Не хотел гневить судьбу, мальчик. Лишь сейчас стало ясно, что мы обогнали караваны и будем первыми. Теперь можно говорить об этом, не боясь предательства.

«О да, не бояться хитрости лазутчиков Мехмета или банды ибн Фираса…» – услышал Масуд продолжение слов отца.

Мудрости юноши уже хватало на то, чтобы не переспрашивать, пытаясь уточнить те слова, которые мелькали в разуме собеседника, но не произносились вслух. А потому Масуд просто склонил голову в поклоне – ведь он и в самом деле был согласен с тем, что с судьбой шутить нельзя.