Это идиотское занятие – думать - Джордж Карлин

Когда в 1970 году я решительно порвал со всем этим, распрощавшись с хорошими манерами, ее реакция была феерической, хотя и типичной. Вскоре после выхода моего альбома «FM & AM» она пришла в «Биттер энд»[13] на Бликер-стрит. Я выступал с номером «Семь слов», и она впервые услышала, как я произношу со сцены «хуесос» и «долбоеб», а люди смеются и аплодируют.

Мэри никогда не была ханжой. Она любила сальные шуточки, но при этом всем своим видом показывала, как ей неловко и стыдно. «Разве я не чудовище? Как я низко пала!» – читалось в ее взгляде, после чего звучала очередная сальность. Но тогда я позволил себе слишком много, плюс я задел самое дорогое для нее: религию и бизнес. Ее убивало, что публика от меня в таком восторге. Но она была безумно счастлива, что я добился успеха. Ей воздалось сторицей. Вот оно – воплощение тезиса: «Все, что ты делаешь, отражается на мне». Она – мать звезды. «Привет, я мама Джорджи».

А вот еще более красноречивый эпизод. В квартале, где я вырос, на 121-й улице была церковь Тела Христова и школа Тела Христова. Заправляли в ней доминиканские монахини, они были знакомы с Мэри. В мой «приличный» период они узнавали обо мне из телевизора; они знали, что я выпускник их школы, и когда матери случалось заходить к ним, то и дело звучало: «Да, у него все отлично», «Да, я так им горжусь», «Да, вы тоже можете им гордиться».

А потом я переключаюсь на «насрать-нассать-мудак-и-сиськи» и «Бог-ничего-не-может». И однажды, проходя мимо церкви, она сталкивается с двумя монахинями, у которых свое мнение о моей растущей популярности: «У него на альбоме „Классный шут“ только и разговоров про церковь Тела Христова». А Мэри отвечает: «Да, сестры, но неужели вас не возмущает, как он об этом говорит?» А они ей: «Нет, как ты не понимаешь: он хочет донести мысль, что эти слова все равно есть в языке, но они заперты отдельно в своей нише, в маленьком шкафчике. Он хочет, чтобы мы изменили свое отношение к ним». И мать говорит: «О, да-да, конечно». Теперь она в порядке. Все нормально. Насрать, нассать, ебать, пизда, хуесос, долбоеб и сиськи только что получили одобрение Святой Матери-Церкви. Теперь это приличные слова.

Когда в подростковом возрасте я, фигурально выражаясь, вычеркнул мать из своей жизни, я вычеркнул и хорошее вместе с плохим. Хотите обрубить все концы – выкидывайте все без разбора. Однако я до сих пор узнаю в себе ее честолюбивые мечты – и это не всегда плохо. Одна из моих главных целей – поставить собственное шоу на Бродвее, шоу одного актера. А ведь это именно Мэри водила меня на бродвейские шоу и, показывая на людей в фойе, говорила: «Посмотри, какая рука у того мужчины. Приглядись. Это и есть культура. Хорошие манеры. Видишь, как он держит сигарету. Посмотри на угол его штанины. Вот таким я хочу тебя видеть». Для меня попасть на бродвейскую сцену и стать там своим означало в том числе произвести впечатление на людей, которыми восхищалась моя мать. Желание стать ее примерным мальчиком никуда не делось. Мэри затаилась в каждой щели моего кабинета, чего-то требуя от меня. Стоит мне уединиться, как приходится отовсюду ее изгонять. И уже потом решать, хочу я чем-то заниматься или нет.

Мать хотела, чтобы я научился играть на фортепиано. Как она, как дядя Джордж, адмирал. Я брал уроки, давал концерты и все такое, но ненавидел разучивать. Недавно мне снова приснился сон: я пытаюсь выучить очередную фортепианную пьесу, я в отчаянии, потому что времени совсем не осталось, но все равно пытаюсь доучить. А потом прямо во сне говорю себе: «Слушай, ты ведь больше не занимаешься на фортепиано!»

Проснувшись, я записал этот сон. И повесил его на стену в рабочей комнате. Всякий раз, когда я начинаю тупить и ОКР[14] напоминает о себе, я смотрю на него и говорю: «Мэри, Мэри! Выметайся из комнаты!»

Однажды мы с матерью и нашей уже немолодой домработницей по имени Бесси отправились на мессу в церковь Тела Христова, расположенную на 121-й улице, между Бродвеем и Амстердам-авеню. Было жаркое июльское воскресенье 1941 года. Обычно мы ходили к Лурдской Божией Матери, в мрачную неоготическую казарму на 143-й улице, но добрых католичек привлекла в церковь Тела Христова фигура ее пастора – отца Джорджа Форда. Это было не физическое влечение, хотя отец Форд по тогдашним католическим стандартам делал нечто весьма неприличное. Он читал умные проповеди, в которых не отказывал своей пастве в умении мыслить самостоятельно.

Помимо церкви, он руководил одноименной приходской школой-восьмилеткой – оазисом просвещения в болоте Вознесений и Рождеств Христовых, Евхаристий и Богоматерей, преисполненных материнской скорби, где священники-мракобесы неустанно покушались на тела и души детей, вверенных их заботам.

После мессы мы прогулялись вверх в сторону Амстердам-авеню. На доме номер 519 по Западной 121-й улице висело объявление: «Свободна пятикомнатная квартира». То, что нам нужно! Этого адреса отец не знал. И до школы, которую я мог посещать не переходя улицу, отсюда рукой подать. Понятное дело, мне было всего четыре, так что впереди еще два года, чтобы купить самый классный пенал. Но в дальновидности Мэри не откажешь.

Многие посчитали бы, что нам случайно улыбнулась удача, многие – но не Мэри Карлин. Она потом не раз доказывала мне, что именно благодаря Богоматери мы нашли новую квартиру, куда въехали 15 августа, как раз в праздник Успения Богородицы.

Для католиков Успение Богородицы – день обязательных церковных ритуалов, и если вы безропотно не отстоите мессу, вас обвинят во всех смертных грехах. Я очень надеюсь, что в тот день мы выкроили время для мессы, потому что смертные грехи – это намного хуже, чем наши простительные ежедневные грехи. Умирая со смертным грехом на душе, вы обрекаете себя на невообразимые муки – гореть вам в аду целую вечность. А вот простительный грех в посмертном списке обойдется вам в несколько эонов огненной агонии в чистилище. Костры там такие же жаркие, как в аду, но вас, конечно, утешит мысль, что это продлится не больше нескольких сотен тысяч миллионов лет. Господь посылает вам все эти чудовищные невыносимые наказания, потому что Он любит вас.

Сам факт Успения Богородицы, к слову сказать, не означает, что она была уверена, что попадет на небеса. Это было бы грехом гордыни, и 15 августа стало бы тогда праздником Презумпции Богородицы. Богородица не могла совершить грех. Плод непорочного зачатия, она не была «запятнана первородным грехом» (но не важно, есть ли хоть капля первородности в ваших грехах). Она была единственным человеческим существом за всю историю, которое подарило жизнь без оплодотворения мужской спермой – так называемое Девственное Рождение, – и вызвано это тем, что стандартная схема доставки мужской спермы в глазах Церкви едва ли не тождественна смертному греху. Придется допустить, повторюсь снова, что муж Марии, Иосиф, и на пушечный выстрел не приближался к ее Непорочным Штанам.