Конец игры - Екатерина Горбунова

Он останавливается возле закрытой двери, в ожидании топчется на месте – кажется, начинает волноваться. Поэтому оглядывается по сторонам, недовольно морщится и нерешительно тянется к петле для навесного замка. Ручки на двери нет, а ведь нужно за что-то потянуть, чтобы её открыть.

Дверь поддаётся неохотно, ржавые петли мучительно скрипят. Купер заходит вовнутрь, оставляя её открытой. Страшно? Бойся, мой мальчик! Я выжидаю несколько секунд, когда он пройдёт подальше, вглубь, и только тогда отправляюсь следом. Продвигаюсь неслышно, ощущая себя его тенью.

Наружный электрический свет проникает в помещение сквозь широкие щели между досок. Толком ничего не разглядишь, и всё-таки его хватает, чтобы сколько-нибудь сориентироваться: обогнуть шаткие балки в проходе, не наступить на строительный мусор, который валяется под ногами, спрятаться за бетонным выступом у противоположной стены. Купера я не вижу, но слышу его неосторожные передвижения – шаркающие шаги, раздражённое бормотание.

Он запинается за что-то, разражается грязной руганью, а потом орёт:

− Эй, Филлипс! Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришёл играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.

Дом отвечает ему гулким эхом, отзвуки напоминают сдавленный смех. Провидение тайно потешается над происходящим, оно-то в отличие от Швайгмана знает правила начавшейся игры.

Нет, это вовсе не прятки. Скорее, старинные английские салки, когда, чтобы попасть с одной стороны поля на другую ‒ из прошлого в будущее, ‒ придётся пройти через ад.

‒ Долбанная Филлипс! ‒ психует Купер, останавливаясь посредине квадратного помещения в торце здания, в тупике. В нём только один дверной проём, который сейчас находится у Швайгмана за спиной. Правда, ещё есть окно, но оно, как и прочие, заколочено. ‒ Ты слышишь меня? Если ты сейчас же не явишься, я поставлю тебя на счетчик! Время пошло. Тик-так.

‒ Тик-так, ‒ шелестящим шёпотом откликается эхо, включая собственный секундомер. Но я не стану ждать.

Присев над маленькой горкой заранее приготовленных щепок, рассыпанных по полу вдоль дверного проёма, с отпечатком подошвы, оставленным почти ровно посередине, щёлкаю зажигалкой. Благодаря жидкости для розжига, язычок пламени, едва коснувшись ближайшего кусочка дерева, мгновенно разрастается до широкой огненной полосы, охватывает косяк. Он тоже заблаговременно облит жидкостью для розжига.

Пламя смыкается, не оставляя ни единого промежутка, превращается сплошную стену, которая трепещет, которая почти живёт. Сквозь неё можно пройти, если, конечно, хватит сил и решительности. Если не побоишься нырнуть в огонь, в преисподнюю, которую пообещал другим.

Пламя сотнями жадных языков лижет кладку, пытается дотянуться до разбросанного по полу мусора, победно трещит, заглатывая очередную добычу, и восторженно ревёт, заглушая доносящийся из комнаты голос. Швайгман истошно вопит, ругается, бесится, зовёт на помощь, но я не могу разобрать слов. А ведь достаточно только одного…

Шепчу тихонько и почему-то верю, что он меня услышит:

‒ Шагни в огонь. Шагни в огонь. ‒ Пячусь подальше от нестерпимого жара и по-прежнему повторяю: ‒ Шагни в огонь. Очистись. Изгони из себя тьму.

Куп внимательно наблюдал за девушкой, и она об этом прекрасно знала. В том-то и весь смысл. Куп почти на собственной шкуре ощущал, как она болезненно корчится под чужим прицельным взглядом. Пожалуй, в тот момент Лейси Филлипс больше всего на свете хотела стать невидимкой. Незаметной для остальных, чтобы все проходили мимо, не обращали внимания, вообще не подозревали о её существовании. И Куп ‒ в первую очередь.

Эта Филлипс – дьявольская тихоня. В таких черти чечетку отбивают, говорила прабабка Швайгман. Вечно она прячет глаза, аж смотреть тошно. Вся такая из себя святоша! Наверное, время от времени исповедуется, перечисляя свои почти невинные грешки, и чувствует себя ангелом во плоти.

Вот и проверим, какой из неё ангел.

Для начала Куп предложил ей встретиться, но эта дура только испуганно замешкалась и зачем-то полезла в своей ежедневник. А там…Святые небеса! Несколько десятков баксов! Просто так, между страниц заложены, словно закладки у малолеток.

Конечно, дорога в рай для этой Филиппс и всей ее семейки – вымощена фигурной плиткой. Охренеть, как некоторым везет прямо с рождения! Они ещё ничего особого не сделали, а им уже все! На золотом подносе.

Куп взбесился, выхватил у девчонки блокнот и вытряс из него все баксы. Какой-то изворотливый коротышка попытался схватить отлетевшую в сторону купюру, но Куп одним ловким движением схватил проныру за шиворот и тряхнул посильнее, чтобы не зарился на чужое. Следом наподдал под зад, отправляя пинком в дальний путь. А сам опять развернулся к Лейси и ткнул ей в грудь ежедневником.

‒ Завтра еще принесешь, ‒ заявил с интонациями, не принимающими возражений.

В ответ эта овца Филиппс лишь виновато проблеяла:

‒ У меня больше нет.

Ага. Так ей Куп и поверил!

‒ А ты найди, ‒ отвесил дружеский совет. Увидел, что у девушки беспомощно дрогнули губы, и прямо ощутил, как пахнуло золотом. Так, наверное, чувствовали себя старатели на Аляске.

Куп хохотнул, довольный неожиданно сложившейся метафорой. Филиппс – его Клондайк, и он будет его окучивать, пока есть такая возможность, пока не высосет все до последней капли.

Кто бы сомневался, разумеется, эта тихоня нашла денежки. Правда, не так много, как хотелось бы, да вдобавок скомканные и влажные от ее вспотевшей ладошки. Торопливо сунула их Купу прямо в школьном коридоре, полагая, что тот в присутствие большого количества посторонних людей не решится её задерживать и наглым образом наезжать.

Ну, допустим, в тот момент не решился. Но ведь ничто не помешало ему отловить Филлипс немногим позже, прижать ее к стенке и потребовать уже не жалкую мелочь, а сумму посерьёзней.

Невинные овечьи глазки в обрамлении пушистых ресниц беспокойно захлопали.

‒ Я столько не смогу, ‒ упавшим голосом пролепетала Лейси.

Куп опёрся рукой о стену в дюйме от её острого плечика, хмыкнул и участливо поинтересовался:

‒ Стимул нужен?

‒ К-какой? ‒ нервно запнулась Филлипс.

Да она точно непроходимая тупица! Хотя Куп и сам ещё ничего толком не придумал – надеялся, будет достаточно неопределённого намёка, чтобы эта тихоня перепугалась до посинения и стала шёлковой. Но у неё, похоже, совсем мозги отказали, и придётся теперь ломать голову.

Он прищёлкнул языком, тоже для эффекта, чтобы припугнуть ещё сильнее и чтобы сыграла в его пользу некстати затянувшаяся пауза, засунул свободную руку поглубже в карман брюк. Пальцы наткнулись на маленькую картонную коробку. Куп не столько определил наощупь, сколько вспомнил ‒ упаковка спичек из забегаловки возле автозаправки. И сразу возникла идея.