Быть Героем - Александр Николаевич Романчиков

продавать ему свои товары, или, на худой конец, рассказать прямо о препятствиях, которые могут подстерегать непросвещенного зельеварителя.

– Почему всем можно варить и продавать что угодно, а мне нельзя? Кто меня может словить? Налоговая? Так это любому грозит, про них я и так знаю, – Паша говорил повышенным тоном, – Чего мне бояться, неужели трудно прямо сказать?

Вдруг Зинаида резко приблизилась к Павлу, будто стараясь принюхаться к нему, Паша был сбит с толку этим действием, и лишь ошарашено разглядывал собеседницу.

– Чую я на тебе запах метки, – проворчала она, – Но не твой он. Я так и думала, что тебя уже нашли.

– Кто нашел?

– За тобой кто-нибудь следил на улице?

– Нет, кому это может быть нужно?

– Точно никто? – Зинаида Ивановна выглядела встревоженной.

– Да точно, точно никто не следил!

– Может в последнее время у тебя появились новые друзья? – Зинаида Ивановна опустила руки под стол, – С черной бородой или белыми, как снег, глазными яблоками?

– Эмм, ну… Есть один с черной бородой, но мало ли их таких бородатых? Весь Китай с черной бородой, – Паша пытался сопротивляться сам себе, – Что от меня нужно вообще, что вы рассказать-то хотели?

Пронзительным взглядом Зинаида впилась в Пашины глаза, будто стремясь пробраться через них в его душу, в его суть. Он взгляда не выдержал и отвернулся в сторону.

– Все, – бабушка резко встала, проявляя неожиданную резкость движений, – Больше мне не о чем с тобой говорить. Либо ты поймешь все сам, либо…

Тут она осеклась, однако Паша и сам чувствовал некое напряжение, ему хотелось поскорее покинуть стены этого дома, он уже не хотел слушать рассказов очевидно выжившей из ума старухи, которая неспособна ни на что, кроме идиотских загадок. Так он объяснил ее поведение.

– Хорошо, – Паша тоже встал и двинулся к выходу, – благодарю за обед.

Бросив это, он уже почти вышел, но хозяйка его остановила:

– Стой. Тот окуляр, что я тебе дала. Посмотри через него на своих друзей. Только будь осторожен.

Сказав это, она махнула рукой, недвусмысленно предлагая покинуть ее дом. Паша повиновался, быстрым шагом он покинул помещение.

Он ехал домой и раздумывал над своим поведением, наверно он был чрезмерно горяч и чем-то обидел торговку. Других объяснений резким переменам в ее поведении он не находил.

Тогда он достал окуляр, который ему достался от Зинаиды. Украдкой он пытался разглядывать через него людей, но они ничуть не менялись, абсолютно никакого эффекта окуляр не имел. Более того, он даже не увеличивал изображение, хоть и казался выпуклым. Паша хмыкнул и спрятал его обратно в карман, решив, что вещица, быть может, дельная, и он просто не умеет ею пользоваться.

Скользя взглядом по людям, Паша пытался угадать, чем они занимаются, что из себя представляют. Его внимание привлекла женщина, одета она была неброско, скорее всего с рыночных лотков. На ее коленях, как вечное напоминание, сидел ребенок, мирно копошась в собственной курточке. Женщина явно была матерью-одиночкой, и явно не из тех, что любят и ценят свое чадо выше жизни. Выставляя напоказ безымянный палец, он разговаривала по телефону, видимо, со своей матерью.

– Я его к тебе привезу, – оповестила она родителя.

Вряд ли ей было больше двадцати пяти, а она уже походила на уставшего от жизни человека, ранние морщинки, вздутые вены на руках. Тех самых руках, которыми она то и дела осыпала тумаками своего ребенка. Без причины. Просто так. Наверно, нервы. Наверно, он виновен, в том что родился, а потому не плакал, будто и сам осознав эту вину.

По соседству сидели две умудренные жизненным опытом особы. Усадив свои грузные тела на отвоеванные у прочих пассажиров сидения, они громогласно несли свою мудрость в массы, ничуть не стесняясь в выражениях. Досталось немного мудрости и матери, едва ли не разгорелась словесная перепалка.

«Отчего они становятся такими? Утраченная молодость, отсутствие самореализации и утерянные возможности? Так и чему тогда их поучения, если они сами никто? Или они учат своим ошибкам, своим примером показывают то, к чему желательно не приходить? Почему же тоном победителя?»: эти вопросы не требовали ответов, они и были ответом.

Эти две кладези мудрости сильно раздражали Пашу, куда сильнее, чем притаившаяся в углу «птица мира». Впрочем, притаиться у него вышло плохо, его присутствие выдавал запах. Он смердел собственным дерьмом, годовалой коркой немытой грязи и перегаром. Паша даже не знал, сочувствовать ему, ненавидеть или завидовать. Жизнь бомжа проста, наверно, проще только у дождевых червей. К тому же, они свободны. Свободны от благ, свободны от наших свобод выбора. Свободны от мнения общественности. Но не от чувства голода.

Немного поразмыслив, Паша пришел к выводу, что такая свобода ему не близка, а бомж все-таки слишком вонял, чтобы ему завидовать.

Люди ехали по делам, или просто, чтобы куда-то ехать, салон казался Паше наполненным их чувствами, мыслями, переживаниями. Все они слились для него в одну большую кучу, будто единый организм. Он почувствовал испуг рядом стоящей девушки. Он тонкой иглой пронзил его сердце, будто это ему было чего бояться. Сразу же вслед за ощущением девушка заговорила в телефон:

– С каким Лешей ты меня видел?

«Понятно…»: Паша почему-то даже не сомневался, что разговор идет об измене, но вот странному ощущению чужого страха он удивился. Не успел он отойти от первого удивления, как его сменило новое.

Паша встряхнул головой, чтобы прогнать наваждение, слишком уж непривычными были ощущения. Странное чувство единения тут же покинуло его, и он устало плюхнулся на свободное сидение. Уставившись в окно, он вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы повторить недавно испытанные чувства, но сделать этого не удавалось.

Приехав домой, он почувствовал себя невероятно уставшим и сразу же лег в кровать, едва успев раздеться и подготовить себя ко сну. «Нужно обязательно помириться с Зинаидой Ивановной. Но завтра»: подумал он, улегшись в кровать. Еще некоторое время он вспоминал все произошедшее с ним. Снова вспомнились Любава и Ян. Паша даже не знал, живы ли они. «Наверно, нет. Ведь этого всего и не было, наверно…»: мысли стали смешиваться, мир вокруг будто потух. Внезапно, из глубин сознания появилось некое необъяснимое ощущение, а перед глазами проявились сотни белых точек, соединенных между собой тонкими линиями, это напоминало картинки из учебников, будто перед ним была структура материала в большом увеличении. Все органы чувств, вплоть до обоняния поддались этому странному ощущению. Паша будто мог коснуться этой странной субстанции, она же в свою очередь то расширялась, заполняя собой все мыслимые границы пространства, то