Королева Юга - Артуро Перес-Реверте

В Синалоа все решает доверие: это особый мир, жесткий и сложный, однако правила его просты и не допускают двусмысленности. Тебя представляет кому-то друг, которому этот кто-то доверяет, и этот кто-то доверяет тебе потому, что доверяет тому, кто тебя рекомендовал. Если впоследствии что-нибудь пойдет не так, рекомендовавший отвечает своей жизнью, а ты — своей. Бум, бум. На кладбищах северо-запада Мексики полным-полно плит с именами людей, которым кто-то когда-то доверял.

Как-то раз в «Дон Кихоте», вечером, насквозь пропитанным музыкой, сигаретным дымом, пивом, текилой и крепкими шуточками комика Педро Вальдеса — перед ним выступал чревовещатель Энрике со своей куклой-наркоманом Чечито, — Эльмер Мендоса наклонился ко мне через стол и кивком указал на плотного смуглого мужчину в очках, сидевшего в окружении многочисленной компании собутыльников; все — из тех, кто никогда не снимает курток и пиджаков, будто вечно зябнет, сапоги из змеиной или страусиной кожи, тысячедолларовые расшитые ремни, широкополые плетеные шляпы, бейсболки с эмблемой местной команды «Лос Томатерос де Кульякан» и много массивного золота на шее и запястьях. Мы видели, как они подъехали на двух «рэм-чарджерах» и вошли, как к себе домой, а стоявший в дверях охранник подобострастно приветствовал их и не подверг обычной для прочих клиентов процедуре обыска.

— Это Сесар Бэтмен Гуэмес, — шепнул мне Эльмер. — Знаменитый наркоделец.

— А баллады о нем есть?

— Да, несколько, — усмехнулся мой друг, отхлебывая из своего стакана. — Это он убил Блондина Давилу.

Забыв от удивления закрыть рот, я воззрился на них: смуглые лица, жесткие черты, густые усы — и ощущение опасности, исходящей от этих людей. Их было восемь, они приехали четверть часа назад и за это время успели прикончить целую упаковку пива — двадцать четыре банки. После, уже на моих глазах, заказали две бутылки «Бьюкенена» и еще две «Реми Мартена», а танцовщицы, закончив выступление, подсели к ним — явление необычное для «Дон Кихота». Сидевшая за соседним столом компания голубых с крашеными белокурыми волосами — ближе к полуночи геи набивались сюда в огромных количествах, и оба контингента прекрасно ладили между собой — бросала на них многозначительные взоры. Гуэмес ответил им лукавой покровительственной улыбкой и, кликнув официанта, послал на их столик угощение. Мирное сосуществование по всем правилам.

— Откуда ты знаешь?

— Да это знает весь Кульякан.

Четырьмя днями позже, благодаря знакомой Хулио Берналя, племянник которой был связан с «делом», у меня состоялся странный и интересный разговор с Сесаром Бэтменом Гуэмесом. Меня пригласили на барбекю в один из домов на холмах Сан-Мигель, в верхней части города. Там молодая поросль наркобизнеса — второе поколение, — менее склонная к показухе, чем отцы, некогда спустившиеся с гор, чтобы освоить сначала квартал Тьерра-Бланка, а со временем атаковать импозантные особняки района Чапультепек, — теперь вкладывала деньги в дома, непритязательные с виду, где роскошь начиналась за порогом и была предназначена только для своих — семьи и гостей. Племяннику знакомой Хулио, сыну знаменитого наркодельца из Сан-Хосе-де-лос-Орнос — фигуры, можно сказать, исторической, одного из тех, кому в молодости не раз приходилось отстреливаться и от полиции, и от конкурентов (ныне он со всеми удобствами отбывал срок в одной из тюрем Пуэнте-Гранде, штат Халиско), — было двадцать восемь лет, звали его Эрнесто Самуэльсон.

Одного его старшего брата и пятерых двоюродных застрелили другие наркобандиты, или федералы, или солдаты, и сам он быстро усвоил урок: изучать право следует в Соединенных Штатах, вести дела только за границей (дома — никогда!), а отмывать деньги — в какой-нибудь респектабельной мексиканской компании, производящей трейлеры, или панамской фирме по выращиванию креветок. Он жил с женой и двумя детьми в ничем не примечательном доме, водил скромную европейскую «ауди» и три месяца в году проводил в Майами, где в гараже у него стоял «голф». Живи тише — проживешь дольше, любил повторять он. В нашем деле главное — сделать так, чтобы тебе не завидовали, потому что убивает именно зависть.

Эрнесто Самуэльсон представил меня Сесару Бэтмену Гуэмесу в саду своего дома, под тростниковым навесом, держа в одной руке бутылку пива, а в другой — тарелку пережаренного мяса.

— Он сочиняет книжки и пишет для кино, — сказал ему Эрнесто и оставил нас наедине. Голос у Бэтмена Гуэмеса был мягкий, говорил он негромко, делая долгие паузы, за которые изучающе оглядывал меня с головы до ног. За всю жизнь он не прочел ни одной книги, но кино обожал. Мы побеседовали об Аль Пачино (фильм «Лицо со шрамом» был его любимой картиной), о Роберте де Ниро и о том, что эти сукины дети — голливудские режиссеры и сценаристы — никогда не делают своих наркомафиози белокожими и светловолосыми: их всех зовут Санчесами, и все они родом с южного берега Рио-Браво. Упоминание о светловолосых наркомафиози облегчило мне задачу, и я упомянул Блондина Давилу; а пока Бэтмен Гуэмес сквозь стекла своих очков смотрел на меня, молча, очень внимательно, я довершил начатое, произнеся имя Тересы Мендоса. Я пишу ее историю, пояснил я, сознавая, что в определенных местах, имея дело с определенным типом людей, лучше говорить правду, ибо ложь непременно взорвется у тебя под подушкой. А Бэтмен Гуэмес настолько опасен, предупредили меня, что, когда он поднимается в горы, койоты разжигают костры, чтобы он к ним не приближался.

— С тех пор прошла чертова уйма времени, — сказал он.

По моим прикидкам, ему еще не было пятидесяти.

Очень смуглая кожа, непроницаемое лицо с резкими чертами, характерными для северян. Позже я узнал, что он родом не из Синалоа, а из Аламоса, штат Сонора, — земляк Марии Феликс[15]. Начинал он карьеру, торгуя по мелочи наркотиками и доставляя в Штаты на своем грузовике нелегальных эмигрантов, травку и порошок, а потом мало-помалу выдвинулся: стал сперва перевозчиком товара на службе у Повелителя небес, а впоследствии — хозяином компании по производству трейлеров и еще одной, владеющей частными самолетами, которые курсировали с контрабандой между горами, Невадой и Калифорнией, пока американцы не усилили охрану воздушного пространства и не заткнули почти все бреши в своей системе радарного наблюдения. Теперь он почти ни в чем не участвовал, жил более-менее тихо на доходы от денег, вложенных в надежные дела, и от контроля над несколькими горными деревушками почти на границе с Дуранго, жители которых производили для него «смолу». У него было хорошее ранчо в окрестностях Эль-Саладо с четырьмя тысячами голов скота пород «до-бразил», «ангус» и «браво». Кроме того, он выращивал чистокровных скаковых лошадей и бойцовых петухов, приносивших ему кучу денег каждый год в октябре или ноябре, когда во время ярмарки скота устраивались бои.

— Тереса Мендоса, — пробормотал он спустя некоторое время, покачивая головой, будто припомнив нечто забавное. Потом отпил глоток пива, прожевал кусок мяса и снова отпил. И продолжал смотреть на меня сквозь очки — с некоторым лукавством, как бы давая понять, что он не против поговорить о столь давних делах, а риск задавать вопросы в Синалоа взял на себя исключительно я сам. Поговорить о мертвых — не проблема: наркобаллады полны реальных имен и историй. Опасно указывать пальцем на живых — при этом есть шанс, что кто-нибудь по ошибке сочтет тебя болтуном и стукачом. Я, принимая правила игры, глянул на золотой якорь — размерами лишь ненамного меньше якоря «Титаника», — свисавший с толстой блестящей цепи ему на грудь под расстегнутым воротом клетчатой рубашки, и уже без обиняков задал вопрос, который жег мне язык с той минуты, как четыре дня назад, в «Дон Кихоте», Эльмер Мендоса показал мне этого человека. Я сказал то, что должен был сказать, потом поднял глаза и обнаружил, что он продолжает смотреть на меня с тем же выражением, что и прежде. Либо я ему симпатичен, подумал я, либо у меня будут проблемы. Через несколько секунд он отхлебнул пива, все также глядя на меня. Наверное, все-таки я оказался ему симпатичен, потому что он наконец улыбнулся — чуть-чуть, ни больше ни меньше, чем того требовали обстоятельства.