Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Я думаю, вашей дочери придется не сладко, — произнесла она, возможно, потому что ощутила на себе его взгляд. — Дочери всегда влюбляются в своих отцов, а потом становятся взрослее их. Но мне кажется, вашей дочери будет трудно стать взрослее вас.

— Не так уж трудно, — возразил он. — Если бы вы меня знали так же хорошо, как, я надеюсь, меня узнает моя дочь, вы бы поняли, что во мне нет ничего особенного.

— Что-то не верится, — сказала Джослин.

Эти слова прозвучали для ушей Тиш как волшебная музыка.

Для Мередита тоже. В течение двух лет брака с Элейн он хранил ей верность. Работа в Голливуде отнимала у него массу времени. Несколько раз ему представилась возможность изменить жене, но те ситуации казались тогда слишком мерзкими и глупыми, чтобы ими воспользоваться: амбициозные актриски и усталые кинозвезды. А эти женщины совсем не такие. Или нет, не женщины другие, а он сам другой. К тому же эта дурацкая, но до сих пор не забытая ссора с Элейн тоже сказалась. И даже, странным образом, ребенок, ставший знаком стабильности их брака, позволил ему подумать о каком-нибудь безопасном приключении — так истовая вера может иногда подвигнуть верующего к мысли о возможности согрешить. Только сомневающийся вынужден проводить все время в неустанных молитвах и постах. Да и к тому же он ведь только ДУМАЛ об этом. А это ведь дозволяется, не правда ли? Как гласит старая шутка, он женат, но еще не мертв.

Но мысли оказались куда запутаннее и, соответственно, куда опаснее, чем Мередит предполагал. Он ничуть не удивился, напротив, ему стало даже приятно и он почувствовал себя увереннее, когда на кухне, куда он по просьбе Тиш отправился наполнить тарелку картофельными чипсами, появилась Карлотта и попросила у него прощения.

— За что? — спросил он.

— Я не часто делаю подобные замечания личного характера. С моей стороны это было просто бестактно.

— Как-как? — спросил он рассеянно, глядя прямо в ее красивые серые глаза и потом, с усилием, вспомнил, что она что-то сказала о его взаимоотношениях с Мсрри и о таящихся в них опасностях и проблемах. — Ах, это. Да забудьте! Это ведь было куда менее бестактно, чем остальные замечания, не так ли?

И он улыбнулся ей, словно только они вдвоем могли понять тайный смысл остроумной шутки.

— Но все остальные вас очень хорошо знают, да? — сказала она. — Разве нет?

— Нет. За исключением Клинта и Тиш, я их всех вижу в первый раз.

— О боже! — воскликнула она, но тотчас подавила удивление. Надо же, в ней была какая-то особенная кротость, которая даже этому невольному восклицанию придала энергию чувства. — Это все-таки странно!

— Со мной такое происходит постоянно, — сказал он.

— Вы, должно быть, ужасно устали от всего этого.

Потом она рассказала ему о гибели мужа и ребенка в автомобильной катастрофе, посвятив его в эту трагедию вовсе не потому, что так поступали все, или не только из-за этого, но также и потому, что вдруг почувствовала: наконец ей удастся рассказать об этом спокойно. И он слушал ее, вслушиваясь больше в ее голос, чем в слова, — ведь она так замечательно держала голову, вздернув подбородок, а ее тонкая шея была такой пронзительно хрупкой.

Итак, думал он о Карлотте, но Тиш, когда поздравляла его с триумфом, имела в виду Джослин. Все были в гостиной, а он стоял у проигрывателя и перебирал пластинки Эдди Дьючина, ища ту, которую хотел послушать. Тиш подошла сзади, с явным намерением помочь в поисках.

— Джослин?

— Ну да! — сказала она сладчайшим голосом. — Она весь вечер сама себя распаляла для вас. Вы должны замечать такие вещи. За этим так забавно наблюдать.

— Очень забавно, — сказал он, поморщившись.

Мередит понял, что ему стоит как следует обдумать слова Тиш и попытаться определить, правду ли она сказала. В конце концов, Джослин не столь уж безнадежно недоступна. Он пока не мог решить, в какой степени сделать скидку на ее опыт хваткой девицы из Нью-Йорка и некоторой нагловатости — что, возможно, предусмотрено ее ролью, но, во всяком случае, ей удалось притвориться, что она с ним флиртует. А это и составляло предмет его интереса. Не так ли? Так.

Но он не думал о Джослин всерьез, помня, как Карлотта время от времени устремляла на него взгляд холодных, почти призрачных серых глаз. Эти глаза внимательно следили за тем, как он и Джослин пытались поразить друг друга, но оба потерпели неудачу. Или ему показалось?

— Помню, еще в юности, — говорил он, — кто-то мне сказал, что все эти разговоры о сексе — просто детская болтовня. Куда приятнее заниматься сексом. На меня это тогда произвело сильное впечатление. Эта фраза показалась мне такой глубокомысленной. Но, знаете, она оказалась лживой. Говорить о сексе дело тоже приятное.

— Но ведь одно другого не исключает, — сказала она, зачем-то взглянув на свои руки. Машинально он тоже опустил глаза и заметил, какие ухоженные у нее ногти и какие тонкие и длинные, без колец, пальцы.

— Наверное, нет, — сказал он.

— Ну и хорошо, — сказала она и отвернулась. Странная ситуация. Но он не собирался продолжать.

Он сидел рядом с Тиш и включился в разговор, который она, Клинт и еще несколько гостей вели о Брехте, и забыл о ней.

А позже, когда гости начали расходиться, он предложил Карлотте подвезти ее на такси. Она отказалась, указала пальцем на его рюмку с бренди и заметила:

— Армяне голодают. А вы хотите оставить такой прекрасный бренди. Я сама доберусь.

Он проводил ее до двери, вернулся, допил рюмку и почувствовал облегчение. Он неплохо провел время и оказался паинькой. Удачная строчка. Джослин давно уехала, вот и Карлотта его покинула, он остался один, был слегка пьян и более чем слегка утомлен.

Он пожелал всем доброй ночи и ушел.

Выйдя из лифта и сделав несколько шагов по направлению к двери, думая только о том, как бы поскорее добраться до постели, он услышал чей-то приглушенный кашель. Он оглянулся и увидел, как из ниши с почтовыми ящиками у стены показалась Джослин.

— Все в порядке? — спросила она.

— Что вы имеете в виду?

— Ах, да перестаньте! Не волнуйтесь. Она ушла, — сказала Джослин.

— Кто?

— Да Карлотта, конечно. Вы не могли не заметить, как она ждала, когда же мы соберемся уходить. Лишь бы все усложнить. А мы так все здорово провернули.

— Что здорово устроили? Провернули?

— А вы как думаете? — спросила она.

— Разве мы что-то устроили? Провернули?

— Ну, значит, мне показалось, — сказала она. — Но если вы забыли, то и я могу забыть.

Он рассмеялся. Она тоже. Смех разрядил напряжение.

— Извините, я просто раньше… ну, в общем, меня еще никогда не соблазняли.

— Не соблазняли? Не верю.