Судебные ошибки - Скотт Туроу

— И что говорит Мюриэл по этому поводу? — спросила Джиллиан.

Мюриэл Уинн, младший обвинитель по тому делу десятилетней давности, теперь стала первым заместителем прокурора и вполне могла на выборах в будущем году стать прокурором вместо Неда Холси. Джиллиан всегда недолюбливала Мюриэл, одну из тех бесчувственных женщин, которых зачастую формирует уголовный суд. Но, говоря по правде, уважение к обвинителям, хотя она сама некогда занимала эту должность, у Джиллиан почти исчезло, что объяснялось ее жизненным опытом в последние несколько лет.

— Она думает, что инспектор по надзору, должно быть, поехал и арестовал Ромми в то утро, чтобы он не уклонился от явки в суд, — ответил Артур. — Я не верю, что это могло произойти в пятницу, когда после праздника никому не хочется работать. Мюриэл еще говорит — смешно полагать, будто клиент и защитник могли упустить тот факт, — что Ромми находился в тюрьме, когда произошло убийство. Но его арестовали через четыре месяца после преступления, а Ромми не способен отличить сегодня от завтра.

Джиллиан решила, что Мюриэл права. Но ей не хотелось пускаться в спор. С Артуром она чувствовала себя вернувшейся к той благопристойности, которая, думалось ей, осталась в прошлом; она старалась быть беспристрастной. Однако несмотря на ее желание держаться нейтрально, он, видимо, ощутил некоторый скептицизм.

— Там было много уличающих сведений, — сказал Артур. — Я знаю. Ромми сам признавался почти двадцать раз. И даже если Христос спустится на землю свидетельствовать в пользу моего клиента, на этой стадии я все равно проиграю дело. Но этот человек ни разу не совершал нападений и вооруженных ограблений. Мольто и Мюриэл объясняли убийство тем, что Ромми находился под воздействием наркотика, но теперь все исследования показывают, что фенциклидин не возбуждает агрессивности. Так что, как видишь, это чушь.

— Артур, а почему апелляционный суд назначил тебя?

— Понятия не имею. Там всегда считают, что в крупных юридических фирмах есть людские ресурсы. Кроме того, возможно, помнят, какое впечатление осталось у меня от смертного приговора, когда я выступал обвинителем на процессе Франческо Фортунато.

— Того типа, который отравил всю свою семью?

— Три поколения, от дедов до внуков. Хохотал во время суда, когда мы упоминали имена его жертв. Но все-таки я чуть не упал в обморок, когда присяжные зачитали смертный приговор. После этого я перевелся в отдел финансовых преступлений. Возможно, я сам бы скончался, если б мне пришлось нажимать кнопку электрического стула. Однако в принципе я сторонник смертной казни.

Джиллиан, как ни странно, не являлась таким сторонником — ни раньше, ни теперь. Слишком много беспокойства. Десять лет назад после суда над Ромми Гэндолфом его адвокат Эд Мурковский признался ей, что выбрал процесс без участия присяжных, потому что слышал о ее взглядах. Но она сидела там не как законодатель. Если какое-то преступление могло оправдать существование смертной казни, совершенное Гэндолфом оправдывало.

— Артур, и что ты хочешь у меня узнать? Не изменила ли я свое мнение?

Мнение ее теперь не могло никого интересовать. Да и относительно виновности Гэндолфа у нее не было никаких сомнений — она вновь уверилась в ней два месяца назад, когда получила его письмо из Редьярда. Ей до сих пор помнилось другое замечание, которое сделал Мурковский, когда после вынесения приговора все, включая обвинителей, ненадолго собрались в ее кабинете. Джиллиан холодно отозвалась о защите ссылкой на невменяемость Гэндолфа, и Мурковский ответил: «Судья, это было лучше версии, которую он мог выдвинуть. Она явилась бы просто-напросто медленным признанием своей вины».

У нее мелькнула мысль объяснить все это Артуру, но тут он внезапно перевел взгляд на ее пепельницу. И она поняла, что Артур наконец перейдет сейчас к главному.

— Апелляционный суд проявляет необычайную любезность, — сказал он, — вероятно, потому что они назначили меня. Я попросил о возможности заняться поиском новых фактов, и оттуда поступило указание в местный суд разрешить мне заниматься этим до тридцатого июня. Потом они будут решать, дозволять ли Гэндолфу подавать новую апелляционную жалобу.

Поэтому я не пренебрегаю ничем. — Он наконец прекратил свои нарочитые старания не смотреть на нее. — Послушай. Я должен задать этот вопрос. Когда вела процессы по тяжким преступлениям, ты не делала того, что довело тебя до беды?

Джиллиан не особенно нравился этот разговор, но теперь, когда она поняла, к чему он клонится, ее охватил знакомый холод.

— Люди говорят так?

— Джиллиан, пожалуйста, не юли. И не оскорбляйся. Я делаю то, что должен делать.

— Нет, Артур. Я не брала денег, когда слушала уголовные дела. Никто не подкупал меня в деле Ромми Гэндолфа или в других тогдашних делах. Началось это в гражданском суде, где, казалось, было самым обычным явлением.

Она качнула головой, словно досадуя на собственную глупость или на то, что ответ слегка походил на оправдание.

— Хорошо, — сказал он, но явно задумался над тем, насколько она правдива. Рассматривая его, Джиллиан решила, что смотрится Артур не лучшим образом. Он был невысоким, никогда не выглядел особенно подтянутым, но теперь быстро старился. Синева вокруг глаз говорила о переутомлении и скверной диете, волосы редели. Хуже того, у него сохранялся вид ретивой охотничьей собаки, казалось, язык вот-вот свесится из угла рта. Потом она вспомнила, что в семье у Артура кто-то хронически болел. Может быть, это изнурило его.

— Судья, а как относительно выпивки?

— Выпивки?

— Были у тебя алкогольные проблемы, когда вела дело Ромми Гэндолфа?

— Нет.

— Ты не пила?

Он сомневался: Джиллиан понимала, что оправданно.

— Артур, а что говорят другие?

— Не важно, что они говорят, если ты скажешь, что не пила сверх меры.

— Пила, Артур. Но не до положения риз.

— Тогда еще нет?

Джиллиан немного помолчала. Рейвен, находясь во власти общих представлений, бил мимо цели. Она могла бы поправить Артура. Или ответить: «Этого никогда не было». Потом посмотреть, дойдет ли до него, но ей вспомнились указания, которые каждый квалифицированный юрист дает свидетелю: «Отвечайте на тот вопрос, который задан. Как можно короче. Не проявляйте никакой инициативы».

— Да, тогда еще нет.

Она бросила свои сигареты в замшевую сумочку и решительно ее защелкнула. Собравшись уходить, спросила, все ли у него. Артур вместо ответа стал водить толстым пальцем по краю своей кофейной чашки.

— У меня есть вопрос личного характера, — наконец сказал он. — Если ты не против.

Видимо, Артур хотел спросить о том, что интересовало всех. Почему? Почему она при таких блестящих перспективах опустилась до зависимости и вскоре до преступления? Рейвен по своей неотесанности мог совершить такую бестактность, и она почувствовала, как ее охватывает знакомое негодование. Почему люди не понимают, что для нее это необъяснимо? Но интерес Рейвена был более будничным.