Саша, привет! - Дмитрий Данилов

Серёжа представляет себе, как он тупо стоит на площади рядом с метро «Тургеневская» и смотрит на бывшее здание ВХУТЕМАСа и на нынешнее здание театра Et Cetera, и ему становится не очень хорошо, и он решает не посещать напоследок самые оживлённые места Москвы.

Хотя… Есть некоторый смысл в том, чтобы дойти или доехать до Чистых прудов. Лучше дойти. Серёжа идёт по бульварам. Лето, хорошая погода, и на бульварах хорошо. Как же хорошо на московских бульварах, думает Серёжа. Какое же это хорошее место. В этом месте мысль Серёжи тупеет, упирается в тупик. Возможно, это связано с общей тупиковостью его жизни, с тем, что он больше никогда не сможет посетить эти благословенные места. Да, он ловит себя на некоторой тупости, тупиковости мышления. Некуда думать. Ну да. А что. Чего же ты хотел.

Тем не менее у Серёжи остаётся ещё время для очень длинной прогулки по Москве и даже по Московской области. Хотя Серёжа не фанат Московской области (а зря), и дело ограничивается Москвой.

Серёжа легко преодолевает крутой подъём Рождественского бульвара (здоровье у Серёжи хорошее, вот какая ирония судьбы) и выходит к Чистым прудам. Серёжа ждёт на конечной остановке трамвая. Ему хочется, как в детстве, покататься на трамвае. Серёжа помнит, как он с мамой катался на трамвае А, как мама рассказывала, что это раньше был самый главный московский трамвай. Серёжа с мамой приезжали или приходили на конечную остановку трамвая А, ждали, садились в трамвай и ехали. Чистопрудный, Покровский, Яузский бульвары, Новокузнецкая улица, переехать Садовое кольцо, Павелецкий вокзал. И за вокзалом – кольцо, трамвай делал круг вокруг церкви, там было совсем тесно, трамвай задевал деревья и почти задевал церковь и выезжал обратно на Дубининскую улицу и полупустой ехал к Чистым прудам, и эта поездка вызывала у Серёжи восторг, восторг.

Сейчас нет этого маршрута.

Хотя почему нет. Маршрут А остался, никуда не делся. Просто он теперь не разворачивается на том, старом кольце вокруг церкви у Павелецкого вокзала. Теперь он поворачивает к Павелецкому вокзалу и идёт дальше, до Новоконной площади.

Серёжа дожидается трамвая А, садится в него, оплачивает проезд при помощи карты «Тройка». Терминал сообщает, что на карте «Тройка» осталось ещё 386 рублей. Серёжа думает: надо будет оставить Свете.

Серёжа доезжает до Новоконной площади. Это конечная. Тут рядом Калитниковский пруд. Тут рядом Скотопрогонная улица, на которой он всегда хотел побывать, но так и не побывал. А сейчас как-то не хочется на ней бывать, потому что Серёжа чувствует некоторую близость своего положения и положения скота, который гнали по Скотопрогонной улице на бойню (станция «Бойня», Микояновский мясокомбинат).

Серёжа едет обратно, до Чистых прудов, выходит из трамвая А, ждёт, дожидается трамвая 39 (в его детстве набор маршрутов здесь был такой же: А, 3, 39, он запомнил это на всю жизнь). Серёжа садится в трамвай 39, едет по довольно интересному маршруту до метро «Ленинский проспект», выходит, переходит на станцию МЦК «Площадь Гагарина», садится в поезд МЦК и едет.

Серёжа едет и думает: на хрена он вообще решил ехать и прощаться с Москвой? Зачем это всё? Он сейчас не чувствует по отношению к Москве вообще ничего. Это просто часть убивающей (убившей) его реальности. Сейчас это не Москва, которую он всегда, с детства до дрожи любил, а часть реальности, которая приговорила его к смерти. И прощание получается чем-то вроде прощания с предавшей тебя и осудившей тебя на смерть матерью, как-то так.

У станции «Белокаменная» Серёжу почти затошнило. Если ехать против часовой стрелки, там можно увидеть аккуратненький выход со станции, аккуратненькую дорожку параллельно путям, дорожка обрывается, аккуратные фонари заканчиваются, и всё, и всё, и всё.

Серёжа решил проблему привычным способом. Доехал до следующей станции, купил в магазине пару бутылок виски (Red Label, проверенный вариант, хотя часто подделывают), выпил. Стало гораздо легче, но и менее ярко. «Ростокино», «Ботанический сад», «Владыкино». Поездил ещё. Выпил. Поездил. Выпил. Поездил. Выпил. И ближе к ночи вернулся домой.

Серёжа входит в свою (пока ещё) квартиру. Света, как обычно, сидит на кухне за ноутбуком. Серёжа не очень пьян, так, слегка. Это та мера опьянения, с которой он приходил домой почти всегда. Серёжа раздевается, разувается. Света, как обычно, не обращает на него внимания, пока Серёжа не входит в кухню.

– Свет, привет.

– Привет.

– Чего делаешь? Такая прям сосредоточенная.

– Да так, ничего особенного. Да какая, собственно, разница. В твоём-то положении.

– Да, Света, ты никак не могла не сказать о моём положении.

– Ну а что. Твоё положение вот такое, извини. Я не виновата.

– Да, Света, естественно. Конечно.

– Ну а что.

– Ну да.

– Видишь, конфликт исчерпался. Как просто. Ура.

– Да, типа, ура.

– Ну как? Где был? Попрощался со столицей?

– Ну, так. Погулял сначала.

– На Красной площади, небось, был? Всем известно, что Земля начинается с Кремля, да?

– Ну… да, был на Красной площади.

– Всегда восхищалась твоим вкусом.

– Света, вот знаешь… когда тебя скоро расстреляют, из пулемёта… немного другой вкус формируется. Эти вот штучки все интеллигентские становятся неважными.

– Да, понимаю. Хочется припасть к силе, которая тебя приговорила к смерти.

– Света… Да, от тебя… ладно, даже не знаю, что сказать.

– Ну да. Что я бессердечная сука.

– Не я это сказал.

– Да, это наша давняя проблема – приходится многое говорить за тебя. Ну ладно. В конце концов, действительно, надо уважать твою потенциальную мёртвость. Ну и как? Как Москва вообще?

– Какая же ты всё-таки сука. Тварь.

– Ну ладно, забудь, забей. Расскажи про Москву.

– Что тебе рассказать?

– Ну… ты же сегодня прощался с Москвой? Расскажи, как она. Тем более что она каждый день меняется. Может, я чего-то нового не знаю.

– Света, у тебя просто офигенный вопрос к человеку, которого скоро казнят смертной казнью.

– Серёжа, ну я понимаю, но ты тоже, знаешь, не парься так сильно. Все мы помрём когда-нибудь. Не строй из себя вот этого… Из мировой литературы.

– Ну да. Ну вообще. Ты, Света, конечно… Ладно, не хочу ругаться в моём положении.

– Да-да, Серёжа, это правильно, ругаться – грех. Надо всерьёз задуматься о своей посмертной судьбе.

– Блядь… Ну блядь… Ты, конечно, вообще.

– Да ладно, Серёж. Ну я так… Ты же знаешь, начну шутить – остановиться не могу. Ну расскажи, как ты съездил.

– Ну как. Сейчас смеяться будешь.