Про людей и звеzдей - Ирина Майорова

Поначалу народ сервису обрадовался, но когда выяснилось, что за сомнительное содержимое судков надо платить деньги, которых хватило бы на обед в средней руки ресторане, начал от удовольствия отказываться. Месяца через три оказалось, что услугами доставки «по-домашнему вкусных обедов» пользуются только охранники, которым все равно, что есть, и тихие, безответные корректоры, пуще смерти страшащиеся прогневить босса-благодетеля отказом от его милости. Столовке стало невыгодно гонять машину с десятью судками, о чем она оповестила главу фирмы. Габаритов, обозвав журналистов «неблагодарными жмотами», расторг с точкой общепита договор. А коллективу объявил, что отныне никаких отлучек за пирожками не потерпит: «Хотите жрать – носите с собой из дома!»

Сам Алиджан Абдуллаевич питался исключительно блюдами из дорогих ресторанов, аккуратно чередуя кухни: в понедельник он употреблял японские кушанья (надо было разгрузить организм после воскресных обжираловок), во вторник – итальянские, в среду – узбекские, в четверг – армянские, пятница была отдана деликатесам из рыбы. Чаще на обед он выезжал в сопровождении пары охранников, которые в ожидании, пока шеф съест пять-шесть блюд, жевали в машине слоеные пирожки, похожие по вкусу на целлофановые пакеты. Но иногда, когда Габаритову было лень подниматься из сработанного по индивидуальным лекалам кресла, он через секретаря заказывал кулинарные изыски прямо на рабочее место. И тогда в течение получаса по редакции раздавалось сопенье и чавканье. Манкируя такими глупостями, как приличные манеры, он мог даже похрюкивать, а насытившись, с наслаждением срыгнуть скопившийся в желудке воздух.

Остатки барского обеда секретарша убирала в стоящий в холле холодильник. Агрегат предназначался для общего пользования, и к вечеру на тарелках ничего не оставалось. Открывая дверцу, чтобы достать принесенное с утра молоко или сок, журналисты, фотокоры, охранники, воровато озираясь, угощались суши, долма или кусочком рыбы в кляре. Пару раз Габаритов заставал подчиненных за этим постыдным занятием. Те смущались, давились, кашляли, а Алиджан Абдуллаевич, изобразив на лице снисходительную улыбку, барственным жестом хлопал воришку по плечу: дескать, доедай, все равно выбрасывать.

Но вернемся в курилку, куда минуту назад влетела разъяренная Уля. Там уже дымил сигаретой один из фотокоров Алексей Тюрин.

– Нет, ты представляешь, – дала волю чувствам Асеева, – эта сучара Дуговская опять влезла со своим обгрызенным хером!

– Да ладно тебе, все же лучше, чем очередной «херувим», – криво улыбнулся Тюрин. – Пусть народ повеселится, а то в газете одни трупы. Причем, заметь, «Бытие» отдает предпочтение трупам детским: чем младше погибший ребятеночек, тем лучше. Распишем подробненько, вкусненько, как мальчонку мать голодом до состояния скелета довела или как девчоночку маньяк изнасиловал, а потом утопил, – и тут же заголовочек вместе со слезой из себя выжмем: «Страдания херувима», «Боль херувима». Ты возьми подшивку и посчитай, сколько этих «херувимов» у нас за месяц было: «Херувимы в огне», «Херувимы озера», «Слезы херувима», «Муки херувима». Повеситься можно! Недаром у нас тираж падает – читать такое из номера в номер могут только какие-нибудь извращенцы с крайней степенью олигофрении!

– Ну раз ты такой весь из себя правильный, чего ж не пойдешь в «Известия» или «Новую газету»? – презрительно скривила морковного цвета губки Асеева. – Там все исключительно целомудренно и с искренней болью за Россию, за народ, за страдающих детишек.

– Да я в конце концов и уйду, наверное. Надоело здесь до сблева.

– Никуда ты не уйдешь, пока тебя отсюда не выпиннут, – злорадно констатировала Уля. – В твоих интеллигентных «Известиях» платят в три раза меньше! А потому ты будешь бегать по всяким моргам и больницам, по светским тусовкам, как вспотевшая мышь, и щелкать, щелкать, щелкать… И гундеть про «надоело» будешь только здесь, мне, которая, ты знаешь, тебя не заложит, ну, может, поканючишь еще, уткнувшись ночью в потную, вонючую подмышку своей жены.

– Че-е-его ты сказала?!

Уля вздрогнула. Хамоватый, но в общем-то неагрессивный Тюрин шел на нее, бешено вращая вмиг налившимися кровью глазами. Редакторша попятилась к двери и больно ударилась локтем о косяк:

– Уй-я!!! Твою мать!

– Так тебе и надо, – спокойно, будто и не был мгновение назад похож на разъяренного быка, обронил Тюрин. – Если твой грязный язык еще раз повернется… Ты моей жены ногтя не стоишь.

Смачно сплюнув Уле прямо под ноги (сгусток коричневой от табака слюны упал в сантиметре от носка купленной в Париже туфли), Тюрин открыл дверь и нос к носу столкнулся с Дуговской.

– О-о-о! Еще одна гадюка. – Алексей дурашливо шаркнул. – Входите, входите, ваша соседка по террариуму вас просто заждалась.

– Чего это он? – растерянно уставилась на «врагиню» Дуговская.

– Ничего. У жены, наверное, вчера голова болела, порцию свою не получил…

– А-а-а… А ты чего такая? Тоже порцию не получила? – беззлобно поинтересовалась Дуговская. Римма, когда ей удавалось умыть отдел светской хроники, на пару послепланерочных часов обычно погружалась в состояние благостности и всепрощения.

– Не твое, сука, дело!!! – резко бросив вперед голову (ну точь-в-точь змея перед прыжком), заорала, брызгая слюной, Асеева. – Забила номер херней и рада? Ха-ха-ха! А ведь и правда херней, и в прямом, и в переносном смысле.

Благостность с Дуговской как ветром сдуло:

– Это я сука?! Да это ты, подстилка дешевая, под любого педарюгу ляжешь, лишь бы он тебе какую-нибудь сплетню светскую слил или не вопил на всех углах: «Вранье!» – когда ты очередную сочинялку в газету вотрешь!

– Не твое собачье дело, как я информацию добываю, поняла? В сто раз больше тебя «бомб» таскаю, причем сумасшедших денег на агентуру, как ты, у шефа не вытягиваю!

– А, так это он тебе за моральный и физический ущерб зарплату в пять тысяч баксов платит? Чтоб было на что презервативы купить, от сифилиса с гонореей полечиться!

– Наконец-то призналась, что тебе моя зар­плата покоя не дает! Или ты от зависти дохнешь, что я со звездами тусуюсь, а ты со своими вонючими ментами и санитарами из морга? Мотай отсюда назад в свой кишлак, и без тебя в Москве вони от черножопых – продохнуть невоз…

Договорить Уля не успела. Дверь в курилку резко распахнулась – на пороге стоял Габаритов.

– Дуговская, на рабочее место! Рысью! А ты, – шеф ткнул в Улю пальцем, – за мной!

Асеева плелась за боссом, проклиная себя за длинный и зачастую совершенно не контролируемый мозгами язык. «Сейчас опять будет орать, – вздохнула про себя светская хроникерша. – Может, попытаться сразу перевести разговор в конструктивное русло? Например, предложить оставить тему про Махалова для следующего номера, чтоб с анонсом на первую. Габаритов же сам на планерке сказал, что Антон – мега… Нет, пожалуй, не стоит. Получится, что я права качаю, а босс сейчас в ярости… Интересно, а что он успел подслушать? Про «черножопых» уж точно…»