Смертельный шторм - Джош Рейнольдс

Он поднялся на ноги и перешагнул через тело. Волна смерти, сопровождавшая наступление на захватчиков, лишь растопила ярость, кипящую в существе. Эта засада прошла не так удачно, как другие, и его добыча ускользнула вглубь руин дворца, обескровленная, но непокоренная. Его массивные когти постоянно сжимались и расслаблялись, пока он шагал в направлении борющейся кучки генокрадов.

Сражавшийся с ними воин в красной броне продолжал биться, хоть его положение и было безнадежным. Его оружие пришло в негодность или стало бесполезным, броня была расколота и изодрана, силовые кабели порваны, а экзоскелет погнулся и утратил первоначальную форму. Тем не менее, он боролся с беспокойной массой многоруких ужасов, столпившихся вокруг него. Повелитель выводка не мог ощутить такой эмоции, как восхищение, и всё же он почувствовал некое слабое волнение, бывшее чем-то сродни ей, когда присел на корточки напротив раненого захватчика.

Он мягко царапал землю, пока изучал своего врага; шквал образов из других засад хлынул через его сознание, и на мгновение он закрыл свои глаза, предаваясь удовольствию от принесенных картин. Ревущий, черноволосый гигант стреляет из своего оружия, пока не иссякает боезапас, после чего оказывается погребен под телами; другой, расплывшийся в едком дыме, исходящем из позолоченного кадила, атакован со всех сторон. Волна образов катилась всё дальше и дальше, и когда повелитель выводка, наконец, открыл глаза, он сделал это с удовлетворенным шипением. Организованные им засады прошли хорошо, и хотя многие из его детей погибли, враг был рассеян и обескровлен.

Его детям удалось сорвать шлем с воина, из разорванных шлангов брызнул переработанный воздух, когда кусок металла отбросили в сторону. Он поймал шлем, когда тот покатился мимо него и поднял, крутя в своих когтях. После чего посмотрел на воина и раздавил шлем одним движением своих сегментированных конечностей. Металл согнулся и треснул с пронзительным скрежетом.

Воин сплюнул и что-то произнес. Повелитель выводка не стал слушать его слова. Вместо этого он сосредоточил свое внимание на его мыслях, одну за другой выщипывая их, чтобы изучить, как если бы они были лепестками неких красочных цветов. Ему нужно знать, зачем они пришли. Что они ищут здесь, на его территории?

Каждая мысль ощущалась по-разному, и когда он поглотил их, в его разуме всплыли имена… Бартело… Алфей… Карлаен. Имена выживших захватчиков. Имена были полезны, он знал это. Имена были подобны ключам от замков сознания. С помощью имен он сможет вырвать волю и силу из своих врагов и сделать их беспомощными перед силой Разума улья.

Точно так же он подготовил к поглощению Асфодекс, хотя в то время ему не было известно об истинной причине своих действий. Он отсеивал самые сильные умы из числа планетарной аристократии и использовал имя, данное ему напуганными подземными обитателями, чтобы вселить ужас в самое сердце Фодии. И он делал это с удовольствием, потому что они были предателями, каждый по отдельности и все вместе взятые.

Да, предательство. Это слово описывало то, что он чувствовал так много циклов назад, прежде чем услышал песню Левиафана и нашел свое истинное предназначение. Его предали, и сейчас он возымеет кровавую плату за это предательство. Асфодекс сгорит, как и каждый мир, что, возможно, принадлежит династии Флаксов. Они сгорят и будут поглощены.

Он зашипел от растущего разочарования. Сознание воина отказывалось выдавать одну вещь, которую ему было необходимо знать превыше всего. Он бросился вперед и сжал голову борющегося человека в своих когтях. Остальные генокрады ослабили свою хватку над пленником и поспешно удрали, когда повелитель выводка навис над своим раненым противником. Он изучающе уставился ему в глаза, пока тот бесплодно стучал кулаками по его панцирю. Под поверхностью мыслей его пленника было ещё одно имя. Он мог попробовать на вкус его вызов, его жажду крови и… что-то еще. Какое-то сильное желание… Нет, не желание. Надежду. Надежду, связанную с одним последним именем.

Его глаза вылезли из орбит от ярости, когда он ощутил веяние этого имени. Чужеродные мышцы дернулись и разбухли, а генетически увеличенные кости затрещали и раскололись под внезапным, неумолимым давлением. Мертвец выскользнул из его хватки, его броня громко лязгнула, когда он ударился о землю. Горловые мешки повелителя выводка раздулись и дернулись, когда едва используемые голосовые связки распухли, и звук, возможно, бывший именем, проскользнул между его челюстями, когда он запрокинул голову и прокричал свою ярость в умирающее небо.

Карлаен слушал крик, раскатившийся по дворцу. Человеку было бы не под силу издать такой звук, и что-то внутри заставило капитана поежиться. Крик был грубым, животным, принадлежавшим чему-то, познавшему глубочайшее разочарование. Карлаен надеялся, что не зависимо от того, что за существо это было, Афраэ погиб до того, как встретился с ним в бою.

— Чтобы это ни было… — начал Леонос.

— …оно, похоже, в ярости, — закончил Дамарис.

Карлаен оглянулся на близнецов. Их багровая броня была покрыта кровью, как и у всех остальных, а тяжелые керамитовые пластины потрескались и покрылись царапинами от когтей генокрадов. Стволы штурмболтеров всё ещё были раскалены. Впрочем, с облегчением отметил капитан, ни один из них, похоже, не был ранен.

Карлаен осматривался, оценивая окружение на пути, ведущем подальше от Палаты Трибунов. Генокрады не последовали за ними напрямую в просторные парадные коридоры, но Карлаен различал их силуэты в чернильной тьме развалин вокруг, а его сенсоры безостановочно пищали, оповещая о присутствии незримых врагов. Иногда они, будто бы, собирались наброситься на медленно передвигающееся отделение терминаторов, но резко кидались обратно во тьму, как только Кровавые Ангелы готовились открыть огонь.

Коридоры были шире, чем он ожидал, разбитые боями, ранее опустошившими дворец. Из стен были вырваны целые сегменты, какие-то — кислотой чужаков, какие-то — огнем тяжелого вооружения. Древние произведения искусства, создаваемые поколениями ремесленников Фодии, теперь превратились в разбросанные осколки, хрустевшие под уверенными шагами отделения Алфея.

— Афраэ погиб, — мягко сказал Бартело. Это были его первые слова, с того момента, как они покинули Палату Трибунов. Карлаен с удивлением посмотрел на него. Бартело обычно был неразговорчив, если только его не дразнил Афраэ.

— Он погиб по воле Императора, — сказал капитан. Слова, сказанные вслух, не звучали так же успокаивающе, как в голове, и он замолчал. Смерть шла рука об руку с любым космодесантником, ведь разве не были они Ангелами Смерти Императора? Но, несмотря на это, каждая смерть была потерей для ордена, и даже один погибший брат омрачал боевой дух выживших.

Для Карлаена это чувство уже превратилось в старого попутчика, чьей компании он не был рад. На мгновение, капитан оказался в другом месте, не на планете, а в дрожащих внутренностях космического скитальца, и услышал крики умирающих воинов, последовавших за ним во тьму.

Он закрыл свой настоящий глаз и постарался изгнать воспоминания. Но вместо того, чтобы исчезнуть, они стали только ярче, а голова Карлаена наполнилась красным гулом. Он хотел вернуться в Палату Трибунов и убивать, убивать и убивать, пока в живых не останется никого. На мгновение это желание переполняло его, но затем сквозь пелену прорвался голос Бартело, и капитан снова стал собой.