Золотая рыбка для мажора - Анна Абинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да бросьте вы! Он что, даже в баню не ходит? — позволяю себе усомниться в подобных обвинениях.
— А при чем тут это? Баня это не то. Мне Гриша нужен, так сказать, в полной боевой готовности, если ты понимаешь, о чем я.
О, я понимаю! Прекрасно понимаю! От этого понимания заливаюсь краской и таращусь на Вязьмина с ужасом.
— И вы предлагаете мне её обеспечить? — выдыхаю еле слышно. — Боевую готовность его мужского достоинства?
— Ещё чего! Творчество — процесс интимный, и ты мне во время сессий в мастерской не нужна! — чуть ли не переходит на фальцет Вязьмин. — Просто уговори его и всё.
Я вообще перестаю что-либо понимать.
— Если сделать это так сложно, как вы утверждаете, то каким образом я должна его уговорить?
Вязьмин раздражённо ставит пустой стакан на столик из красного дерева.
— Ты дала ему телефон для секретного звонка. Ты слышала секретный разговор. Он предложил тебе вознаграждение и заявил, что твой должник, — раскладывает мне всё по полкам, как идиотке. — Все карты у тебя на руках. Действуй.
— Вы предлагаете ему угрожать? Я никогда на это не пойду, и пусть меня уволят! — заявляю решительно, задираю подбородок и отворачиваюсь от психа.
— Пятьдесят тысяч зелёных и моя лояльность, — оглушает суммой скульптор, и я непроизвольно опять разворачиваюсь к нему лицом. Он улыбается и поясняет: — Под лояльностью я имею в виду свою помощь. Любую. Я могу предложить тебе должность моего личного ассистента. Могу порекомендовать кому-то из знакомых. Поверь, у меня огромные связи.
Да он мне прямо руки выкручивает! Как отказаться от такого?! Мало того что этой суммы мне хватит заплатить за обучение и останется на жизнь, так ещё и помощь…
— По рукам! — прыгаю я в омут с головой.
— Вот и ладушки! — радуется мой подельник.
Богдан Алексеевич опускает перегородку, велит водителю отвезти меня обратно, и тут у меня опять звонит телефон. Кидаю взгляд на экран — это с работы. Трубку беру с опаской. Я пока ещё не успела обдумать, как на подобную странную заявку от резидента отреагирует начальство.
— Маргарита Удачина, слушаю, — услышав мою фамилию, скульптор довольно хмыкает.
А вот я бы про Удачину поспорила. Мне вообще-то всю жизнь не везёт, поэтому не могу разделить радость с Вязьминым.
— Это Николай, старший менеджер сегодняшней смены. Надеюсь, не разбудил?
Ага, поспишь тут с вами!
— Нет, все в порядке.
— Отлично. Дело в том, что резидент из тридцать восьмой квартиры Вязьмин Богдан Алексеевич сделал заявку на ваши индивидуальные услуги, но мы не можем её принять без согласования с вами. Услуга несколько…
— Да-да, я в курсе, — избавляю Николая от неловких объяснений, — мы с ним это обсуждали.
— Тогда завтра перед тем, как приступить к выполнению, подойдите к старшему третей смены Анатолию ознакомиться с инструкцией и поставить подпись, — голос менеджера звучит ровно, осуждения вроде не слышно.
Может, и обойдётся.
— Непременно, Николай. Спасибо, что позвонили.
Водителя Вязьмина я прошу во двор не заезжать, а высадить меня на проспекте, и прощаюсь с Богданом Алексеевичем до завтра.
А дома начинаю-таки подготовку к заданию с очень важного дела — ищу на Гесса информацию в сети. Только вот меня на этом поприще постигает неудача: ничего полезного или секретного в открытом доступе нет. Только общие сведения. Григорий Эрнестович Гесс: тридцать один год, не женат, постоянной спутницы нет. Золотой мальчик, которому повезло родиться в богатой семье. Но в отцовской фирме он не работает, живёт на баснословное состояние деда по матери, которое получил в наследство. Предположительно вкладывает деньги в ценные бумаги и занимается продюсерством. Ещё по сети ходят слухи о его закрытых вечеринках, но ничего конкретного про них нет — ни фото, ни показаний свидетелей. В публичных скандалах не замечен. На интервью языком не мелет. Опять же, по слухам, отношений с отцом Григорий практически не поддерживает.
Потираю лоб ладонью. М-да, прав Вязьмин. Первое впечатление о Гессе оказывается обманчивым. Григорий явно не легкомысленный раздолбай, а только им прикидывается.
Копаю дальше.
Про Эрнеста Гесса тоже информации в сети мало: владелец заводов, газет, пароходов, шестьдесят пять лет. А вот мачехе Григория двадцать семь. И младшему брату три года.
Наверняка новоявленный Аполлон поэтому с папкой и не общается! Думал, все ему достанется, а тут конкурент родился. Да и жена у отца в таком возрасте, что успеет ещё пяток новых наследников родить.
Ну и про маму Григория тоже скудная информация нашлась: Софья Гесс умерла, когда сыну было десять.
Тут мне красавчика-викинга так жалко стало, что слезы на глазах навернулись. Бедняжечка, видимо, тяжело ему пришлось, раз таким вырос… Таким большим, красивым и богатым! Ага, ага! Прям обнять и плакать. Что за размазня я такая?
Решительно утираю слезы, отбрасываю телефон и принимаюсь мечтать о своём приближающемся богатстве, курсах и наступлении скорой счастливой жизни. Мечты — это то, что я люблю и умею делать. Это куда занимательнее, чем жалеть всяких успешных миллиардеров.
Глава 5
— Ну наконец-то! А ты чего в таком виде? — прямо с порога сшибает меня с ног напор Богдана Алексеевича.
Хлопаю ресницами недоуменно. Я позвонила в дверь его квартиры ровно в три, как он и назначил. А на работу вообще приехала заранее: получила инструкции, расписалась в том, что их получила, переоделась в форму — про неё в инструкции строго-настрого прописано — и поднялась по служебной лестнице на четвёртый этаж. Что его не устраивает?
— Это форма работника консьерж-сервиса, находиться в «Созвездии» я могу только по форме, — объясняю, одновременно показывая скульптору экран телефона со светящимся табло времени.
Богдан Алексеевич закатывает глаза, как какая-нибудь гламурная фифа, а не взрослый дядька.
— Хорошо, что у меня есть гардеробная! — продолжает удивлять заявлениями. — А то ведь в таком виде ты все дело завалишь. И пошевеливайся! У нас мало времени!
Скульптор тянет меня через порог в квартиру и буквально тащит в одну из комнат. А там! Там у него действительно гардеробная. Женская. Смотрю с подозрением, но вот обвинить Вязьмина в любви к переодеваниям не выходит. Размеры у нарядов разные, только он ни
