Подарок моря. Как вернуться к себе и жить просто - Энн Линдберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, несомненно, долговечность и непрерывность в отношениях нужны, по крайней мере в браке. Разве не в этом заключается брак — в непрерывности отношений? Конечно, в ней. Правда, вовсе не обязательно это должна быть непрерывность какой-то одной формы или стадии, вовсе не обязательно это должна быть непрерывность начальной стадии отношений. Есть и другие ракушки, которые могут помочь мне, которые я могу расставить у себя на рабочем столе. Вот эту я подобрала вчера. Не редкую. Таких ракушек на берегу много, но каждая из них индивидуальна. Двух одинаковых вы не найдете. Каждая сформирована собственной жизнью и борьбой за выживание. Это устрица со множеством мелких ракушек, прилипших к ее сутулой спине. Неуклюжая, неправильной формы, она символизирует несовершенство роста. Она скорее напоминает дом для большого семейства, который для поддержания его многолюдной жизни расширяется пристройка за пристройкой — терраса для сна на открытом воздухе для детей, веранда с детским манежем, гараж на еще одну машину, навес для велосипедов. Она меня забавляет, потому что так похожа на мою нынешнюю жизнь, на семейную жизнь большинства женщин. Она нескладна, она как-то нелепо разрослась, она покрыта наростами, а живая устрица (эта раковина в моей руке пуста и выброшена морем) прочно крепится к камням и скалам.
Да, мне кажется, устричная раковина прекрасно отображает семейную жизнь. Она символизирует жизненную борьбу как таковую. Устрица борется за свое место на камне, к которому идеально прилегает и цепко крепится. То же происходит и с большинством пар в первые годы брака: они борются за свое место в этом мире. Прежде всего, это физическая и материальная борьба за дом, за детей, за место в обществе. В таком ритме жизни времени на посиделки за завтраком, глядя друг к другу в глаза, почти нет. В эти годы становится понятной истина строк Сент-Экзюпери: «Любить — это не значит смотреть друг на друга (одна идеальная створка раковины гребешка пристально смотрит на другую!), любить — значит смотреть вместе в одном направлении». На самом деле мужчина и женщина не просто смотрят в одном направлении, они занимаются одним делом (взять хотя бы прочный захват камня устричной ракушкой). Здесь формируются связи, корни, прочная основа (только попробуйте отколоть устрицу от ее камня!). Здесь становятся частью общины, частью социума.
Здесь формируются узы брака. Брак, который мы всегда называем узами, на самом деле на этом этапе превращается во множество связей, множество нитей различной структуры и прочности, которые образуют натянутую и крепкую паутину. Паутину, сплетенную любовью. Множеством ее разновидностей: вначале — романтической любовью, потом — медленно формирующейся привязанностью, и в итоге — постоянными дружескими отношениями. Она вырастает из привязанности, взаимозависимости и общего опыта. Она сплетается из воспоминаний о встречах и ссорах, о победах и разочарованиях. Это паутина общения, общего языка, а также признания нехватки этого языка, это знание всех предпочтений и антипатий, привычек и реакций, как физических, так и духовных. Это паутина из инстинктов и интуитивных знаний, паутина из осознанного и неосознанного взаимодействия. Паутина брака создается близостью двух людей, которые живут бок о бок изо дня в день, которые смотрят и действуют в одном направлении. Она сплетается в пространстве и времени из самой сути жизни.
Но романтическая любовь — это нечто иное. Она не имеет практически ничего общего с близостью, пространством, временем или самой жизнью. Словно радуга, словно луч, она перескакивает через все это. Именно она скрепляет створки ракушки гребешка, всего одна связь, всего одна ось. И если эта хрупкая связь разрушится штормом, что будет удерживать половинки вместе? На «устричной» стадии брака романтическая любовь становится лишь одной из множества связей, которые образуют сложную и прочную паутину, совместно формируемую двумя людьми.
Мне очень нравится раковина устрицы. Она скромна, неуклюжа и не блещет красотой. Грифельно-серая и асимметричная, она некрасива, но функциональна. Я посмеиваюсь над ее бугристостью. Иногда меня возмущают ее наслоения и наросты. Но ее способность адаптироваться и прочно цепляться вызывает у меня восхищение и иногда даже слезы. Она комфортна своей привычностью, своей простотой, будто старые садовые перчатки, идеально повторяющие форму рук. Я не хочу ее критиковать. И я не захочу ее покинуть.
Но постоянен ли этот символ брака? Должен ли он — в большей степени, чем раковина морского гребешка, — длиться вечно? Приливы и отливы жизни отступают. Дом с уймой террас и навесов постепенно пустеет. Дети поступают в университет, женятся и начинают жить своей жизнью. К середине жизни большинство из нас уже нашли свое место в этом мире или попросту перестали его искать. Эта ужасная привязанность к определенной жизни, месту, людям, окружающим нас материальным ценностям и накоплениям — настолько ли она необходима, насколько она была нужна раньше, в период борьбы за собственную безопасность и безопасность своих детей? Во многих случаях борьбе в силу успеха или провала был положен конец. Нужна ли ракушке такая прочная связка с ее камнем? Женатые пары среднего возраста чувствуют себя выброшенными на берег в устаревшей ракушке, в крепости, которая изжила себя. И что в таком случае делать? Умереть от истощения или перейти к новой форме, новому опыту?
Вероятно, кто-то предположит, что самое время вернуться в простой замкнутый мир начала отношений, в мир ракушки гребешка. Наконец-то снова быть наедине друг с другом, с маффинами и мармеладом! Нет, вернуться в тот мир невозможно. Мы слишком разрастаемся, становимся слишком разнобокими для такой строго симметричной ракушки. Может быть, к этому времени человек вырастает до такой степени, что ему мала любая ракушка.
Вероятно, зрелость — это период избавления от раковины: от раковины амбиций, раковины материальных накоплений, раковины собственного эго. Вероятно, в этот период жизни человек может очиститься, как он очищается, живя на берегу, — очиститься от гордыни и ошибочных убеждений, сбросить маску и панцирь. Разве не для защиты в этом противоборствующем мире мы облачаемся в этот панцирь? А если мы перестаем бороться, разве он нам нужен? Вероятно, в зрелом возрасте, если не раньше человек наконец полностью может быть самим собой. Какое же это освобождение!
В самом деле, многие возможности молодости перестают быть доступными. В этом возрасте большинство из нас уже не могут начать карьеру или завести детей. Многие физические, материальные и земные амбиции становятся не такими достижимыми, как двадцать лет назад. Но это ли не облегчение? «Больше мне не надо беспокоиться о том, как быть первой красавицей Ньюпорта», — сказала мне как-то одна красивая женщина, ставшая талантливой художницей. И мне всегда нравился герой Вирджинии Вулф[19], который допускает утверждение, справедливое для среднего возраста: «Много чего миновалось. Я пережил иные свои желанья… И не так уж я талантлив, как одно время казалось. Кое-что выше моего понимания. Мне никогда не постичь трудных проблем философии. Рим — предел моих паломничеств… никогда не увижу, как дикари на Таити бьют рыбу острогой при полыхании факелов, как прыгает в джунглях лев или голый человек пожирает сырое мясо…»[20](И вам слышится, как герой бормочет себе под нос: «И слава богу!»)