Невыносимый - Александра Салиева

как я сказала, потом, так и быть, будет тебе каток, – сдается под гнетом обстоятельств.

Этого времени мне вполне хватает, чтобы сократить разделяющее нас расстояние. И раз уж девчонка к диалогу со мной не особо расположена…

– Значит, тебя зовут Макс? – обращаюсь к мальчику, протягивая ему руку. – А я – Игнат.

И если сперва на мой порыв он закрывается от меня, прячась за мать, то после второго озвученного имени выглядывает обратно.

– Игнат? – повторяет. – Моего папу тоже зовут Игнат.

Туманова едва слышно ругается себе под нос, глядя на меня теперь с откровенной опаской. Делаю вид, будто не замечаю.

– Максим Игнатович, значит?

– Вообще-то Олегович, – поправляет он меня. – Но…

Но тут отмирает его мать.

– И на этом нам пора, – перебивает ребенка. – Всего доброго, Игнат Алексеевич, – бросает непосредственно мне, а затем снова сыну: – Ты же хотел на каток? Поехали!

Будь ее воля, теперь бы точно свалила. Если не в здание прокуратуры, так в такси. И мне стоит больших усилий оставить свои конечности при себе, а не вцепиться, если не в горло, так хотя бы в руку, банально запихнув обоих на заднее сиденье, чтобы увезти, куда удобно уже мне самому.

– Да. Верно, – сосредотачиваюсь непосредственно на девушке. – В машину садись, – добавляю пока еще в предложении.

– Нет, – выдыхает она, отступая к дверям.

– Что, с ночевкой тут останешься? – делаю вид, словно меня не бесит ее реакция, пряча эмоции раздражения за новой добродушной усмешкой. – Или как ты себе представляешь все то, что будет дальше? – вопросительно выгибаю бровь.

Я, конечно, имею некоторый запас терпения.

Но не безграничный же.

Судя по тому, что она до сих пор не обвинила меня в сумасшествии на фоне преследования и не засыпала встречными вопросами о том, что я тут вообще забыл, то я всецело прав. Уже практически больше не сомневаюсь, новый анализ ДНК в скором времени это подтвердит. Вот и в голубых глазах отражается замученная обреченность и смирение.

– Мой отец областной прокурор, учти это, когда решишь что-то сделать, – предупреждает, наконец, сдаваясь.

Да мне пох*р, кто у тебя отец…

Но да ладно.

– Что, например? – отзываюсь беззаботно, разворачиваюсь и спускаюсь со ступеней. – Так говоришь, словно похитителя во мне увидела, – открываю заднюю левую дверцу и снова разворачиваюсь к ней лицом.

Она приближается медленно, будто через силу заставляет себя делать эти шаги. Я отсчитываю каждый. Сын, поймавший настроение своей матери, тоже притихает. Хотя в машину садится с улыбкой победителя, осматриваясь вокруг с восхищением. А вот Туманова замирает у дверцы.

– Выбор без выбора или похищение – иногда это одно и то же, – говорит тихо только для меня, прежде чем присоединяется к ребенку и сажает его к себе на колени, не забыв пристегнуться раньше.

Включаю радио.

– Пересядь. На переднее. Или придется тебе меня терпеть еще на полчаса или час дольше, если не поговорим сразу.

Настраиваю звук так, чтобы основная громкость шла к задним колонкам. Пока еще тихо.

– Значит, потерплю, – доносится от нее негромкое, но уверенное. – У тебя все равно нет детского кресла, – добавляет через паузу.

Она ж с принципами…

– Ну, извини, я как-то не в курсе был до настоящего момента, что оно мне пригодится, – отзываюсь справедливо. – Но ты продолжай в том же духе. Меня все устраивает, – «утешаю» следом.

Громкость так и не прибавляю. Наоборот, ее почти совсем не слышно, когда автомобиль трогается с места.

– Каток где?

– Парк «Семейный».

Больше ничего не говорит, сосредотачивает внимание на сыне, слегка расстегивает детский комбинезон и стаскивает с него шапочку, заботливо приглаживая темные волосики.

– Хочешь пить? – интересуется.

– Не, – отрицательно качает он головой. – Мам, а давай купим такую же машину? Красивая, – заканчивает с восхищением, трогая черную тканевую обивку переднего кресла с пассажирской стороны.

– И кто ее будет водить? – улыбается она, с интересом ожидая ответа. – У меня нет прав, я не могу. Ты – еще маленький для этого.

– Так я же вырасту, – справедливо замечает он.

– Вот когда вырастешь, заработаешь, тогда и купишь, и будешь ездить на такой. Она, знаешь, сколько стоит?

– Много, да? – грустно вздыхает мальчишка.

– Очень много, – согласно кивает его мать.

Ребенок ненадолго замолкает.

– Значит, вырасту, заработаю, куплю и буду тебя катать, куда захочешь, – выносит вердиктом по итогу.

– Договорились, – целует девушка его в щеку.

Я делаю вид, будто интересуюсь только дорогой – тем, что впереди, поглядываю в зеркала только при перестроении. Но и этого вполне хватает, чтоб каждая черта мальчишки впилась в разум, оставляя вместе с собой какое-то странно убогое чувство чего-то существенного, не поддающегося определению.

В самом деле похож на меня?

Если вспомнить все свои нелепые детские фотки, которые родители в свое время с особым фанатизмом развешивали по всему дому, то выходило, что да.

Цвет глаз такой же.

Оттенок волос.

Мимика.

А может я просто самого себя убеждаю?

Многие дети похожи. Друг на друга. На других взрослых.

Не все ж теперь мои…

Сходу.

Сама мысль – у меня есть сын.

Она…

Странная.

Чуждая.

Никак не приживается в моей голове…

Просто машина. Просто поездка. Просто два малознакомых мне человечка позади. Ничего экстраординарного, по сути.

Или за все эти годы я просто слишком тщательно и основательно разучил себя что-либо чувствовать?

И вряд ли сумею научиться обратному…

– Мам, а я в эту Канаду надолго уеду? И почему нельзя с тобой остаться? Я не хочу без тебя, – выдирает из мыслей очередной вопрос мальчишки.

Туманова косится на меня и не спешит отвечать так сразу. Лишь по прошествии минуты подает голос.

– Давай обсудим это после катка, дома? – предлагает.

– Значит, надолго, – грустно вздыхает ребенок.

– Это если твой отец даст разрешение. Насколько я помню, вывозить ребенка