Дети солнца - Светлана Шишкова-Шипунова

Я попыталась представить, как всё могло быть. Вот он встаёт ночью, чтобы выйти, допустим, в туалет, пили все‑таки. А сам‑то ещё не усвоил (они же первую ночь в санатории), что они уже не дома, что это не диван–кровать, и не стул какой‑нибудь в торце, через который можно перелезть, а перила балкона, натыкается на них и…

Тут я почувствовала, что кто‑то стоит у меня за спиной, и обернулась. В дверях стоял молодой человек в белом халате с тонометром, пришёл измерить Лёле давление, а она, кажется, задремала, наконец.

— Пытаетесь провести собственное расследование? – спросил он чуть насмешливо.

— Пытаюсь понять.

— Что тут понимать, — вздохнул он. – Несчастный случай.

— Да, конечно, следователь тоже так сказал. Но… вам не кажется странным, что несчастные случаи никто не расследует? Убийства расследуют, самоубийства тоже расследуют: кто довёл, почему? А когда несчастный случай — сразу все успокаиваются, мол, ничего не поделаешь, судьба!

Доктор оглянулся на Лёлю.

— Давайте выйдем, пусть она отдохнёт.

На цыпочках мы вышли в коридор. Там было прохладнее, чем в номере, окна выходили на противоположную от моря сторону, в тенистый парк. Мы присели на диванчик у окна, и он спросил:

— А вы не согласны, что – судьба?

— Может, и согласна. Но я хочу понять, как именно она это проделала.

— А что это меняет? Человека‑то не вернёшь.

— Когда понимаешь, — легче. Неизвестность усугубляет.

— Ну, и что вы там поняли? – он кивнул на дверь 22–го номера.

Я изложила ему свою версию. Он выслушал молча и вдруг сказал:

— Знаете, я ведь говорил с ним вчера, когда санаторную книжку ему выписывал.

Я охнула и даже за рукав его схватила.

— Он вам что‑нибудь сказал?

— Сказал, что очень устал и хочет денёк–другой просто отдохнуть, отоспаться, безо всяких процедур. Многие так говорят. Приезжают – вымотанные, измочаленные, ничего не хотят, только спать. Синдром хронической усталости, слышали?

Я кивнула.

— Для людей, постоянно находящихся в экстремальных ситуациях, а у нас чуть ли не весь контингент такой, — это обычное состояние. Но, знаете, что интересно? Некоторые это состояние переносят даже лучше, чем состояние покоя, отдыха.

— Да? А почему?

— Там – все напряжено, сосредоточено, отмобилизовано. Тут – напротив – все расслабляется, все тормоза отпущены, и иногда организм не выдерживает именно этого – отсутствия привычных нагрузок. Отдых на курорте, да ещё таком, как наш, – это, я вам скажу, ситуация по–своему экстремальная.

— Но ведь здесь все эмоции вроде как положительные.

— Организму, если он находится в состоянии той самой хронической усталости, это без разницы. Инфаркт ведь и от радости случается.

— Ну, и что это объясняет в нашем несчастном случае?

Он вздохнул и пожал плечами.

— Может, и ничего, а может, кое‑что. Говорят, он был довольно ценным специалистом по своей линии. А тут — такая неосмотрительность. Кстати, вам разве не сказали, что он упал не вниз головой, а на спину?

— На спину? – удивилась я. – И что это значит?

— Ну, это значит, что он стоял или сидел, я не знаю, спиной к перилам, может быть, на перилах, и так упал. То ли потерял равновесие, то ли… его толкнули. Если он действительно сидел на перилах (что с его стороны довольно безрассудно), то самого лёгкого толчка хватило бы.

Преподнесённая доктором информация плохо вписывалась в придуманную мною версию. Да и черт с ней, с версией! Но кто это мог толкнуть Сашу? Да и с чего бы он взгромождался верхом на перила? Нет, что‑то опять не так. Теперь я уже окончательно ничего не понимаю.

— Знаете, что я вам скажу? – посоветовал доктор. — Не мучьте себя этим. Бывают смерти, о которых не дано узнать, как они произошли. И гадать не надо.

— Как вы думаете, могу я сходить на море? – Лёля стояла в дверях и смотрела на нас виновато и жалобно. – Я ведь теперь не скоро его увижу, море, может, вообще больше не увижу.

— Конечно, — сказал доктор. – Только, пожалуйста, не одна. Уже темнеет.

Мы спустились вниз, сменившаяся дежурная в вестибюле проводила нас равнодушным взглядом. Внизу остро пахло розами и хвоей – от сосен, окружающих со всех сторон санаторные корпуса. Было тихо, тепло, безлюдно, как будто ничего не случилось. Мы обогнули фонтан, прошли по кипарисовой аллее к лифту, съехали в дребезжащей металлической коробке вниз, под горку, спустились по широкой лестнице с каменными фигурками морских коньков по бокам на санаторную набережную и тут увидели, что у моря полно народу. Люди сидели на скамейках и на деревянных лежаках, бродили у самой кромки воды, что‑то подбирая, наверно, ракушки. Мы нашли пустую скамейку в конце пляжа и сели.

— Он так хотел поплавать, – сказала Лёля, – но оказалось, мы плавки дома забыли, собирались купить сегодня новые…

На море уже легла лунная дорожка, и какая‑то пара плескалась в воде, стараясь в неё попасть.

Я молчала. Одна мысль не давала мне покоя: как это у него получилось упасть на спину?

Утром санаторная машина отвезла нас в аэропорт. Лёля была тихая и спокойная, какая‑то заторможенная. Я проводила её до выхода и сказала:

— Держись.

Она кивнула. Гроб, зашитый в большой ящик из свежеоструганных досок, погрузили в самолёт отдельно, она не видела, как.

В тот же день начальник санатория издал распоряжение, которым запретил отдыхающим спать на балконах. Но они, насколько мне известно, всё равно спали. Лето в тот год было душное.

После обеда условились снова собраться в дальней беседке. При этом дамы настаивали, чтобы на сей раз не было никаких «страшилок» – про утонувших в шторм или унесённых на надувном матрасе в открытое море, а рассказывать исключительно что‑нибудь романтическое, про любовь.

И вот сошлись и уселись по кругу в белой ротонде, которая замыкала собой сосновую аллею и как бы нависала над морем. В море шипел и пенился стихающий шторм, но пляж был ещё закрыт для купаний, и отдыхающие слонялись бесцельно по территории, сидели в спрятанных между деревьев беседках, ждали, когда установится погода.

Три изрядно загоревшие женщины вместе выглядели живописно: лиловый балахон (брюнетка), ярко–оранжевый спортивный костюм (рыжая) и сарафан цвета морской лазури (блондинка).

Мужчины, одетые почти одинаково – в джинсы и светлые футболки, – сильно отличались друг от друга оттенком кожи: один был дочерна загоревший, второй – весь красный, успевший лишь обгореть; третий – совсем ещё бледный, видимо, из вновь прибывших.