Змеиное гнездо - Томас Гиффорд

– Вы уверены, что именно ради этого рассказа я прибыл в Сентс-Рест?

– До этого мы еще дойдем, мистер Тарлоу. А сперва общий план, контекст.

– Зовите меня Хэйз.

Герб Уоррингер с улыбкой кивнул, и они двинулись вниз по улице, держась в тени.

– Это – кусочек настоящей Америки, – говорил Уоррингер. – Этот подъемник всегда считался самой быстрой дорогой в гору – если не считать женитьбы на подходящей девушке.

Они стояли на маленькой деревянной обзорной площадке на одном из утесов, возвышавшихся над городом и над отрезком самой короткой в мире узкоколейки, поднимавшейся вверх по обрыву.

– Богатые всегда селились на холмах и оттуда перекликались с работягами на равнине. Не сомневайтесь, у меня всегда было полно знакомых внизу. Никогда не знаешь, когда тебе, живущему на равнине, понадобится друг. Мы все были вроде как связаны – холмы и равнина. Мы по-настоящему уважали друг друга. А, черт, теперь это все ушло. Теперь мало кто уважает других. Просто, живя на равнине, ты больше рискуешь, что тебя затопит наводнением.

Хэйз Тарлоу смотрел сверху на скопление церковных шпилей, по большей части черных, с узором белой пряничной глазури на половине высоты. Новый для него вид. Вдали блестело водохранилище на краю парка, который Герб назвал самым красивым из виденных им парков. Так или примерно так он, кажется, оценивал весь Сентс-Рест. Впрочем, глядя вверх по течению или за реку, на Иллинойс и Висконсин, Тарлоу должен был признать, что эта часть мира выглядит отлично. Вверх по Миссисипи поднимались баржи, и секция, кажется железнодорожного, моста разворачивалась на оси, чтобы их пропустить. Второй мост, выгнувшийся над рекой, как огромный черный динозавр, тянулся к Восточному Сенту, располагавшемуся в Иллинойсе.

– А вон там… – Уоррингер вытянул длинную руку и прищелкнул костистыми пальцами, – между деловой частью города и рекой – там был мой первый электронный заводик… Мы там производили радиоприемники «Соколиный глаз» – переносные приемники в чемоданчиках из настоящей кожи, с большими выдвижными антеннами. Я был тогда мальчишкой, помогал в бизнесе старшему брату. Потом его унесла река – была сильная буря, – а я отправился в колледж, подучился малость конструированию… – Голос его затих, потом он заговорил снова: – Народ уже позабыл, а ведь мы выпускали первые телевизоры, они продавались по всему Среднему Западу, наша реклама шла с местных телестудий в Чикаго, Цинциннати, Кливленде и Детройте… «Самый лучший обзор – у „Соколиного глаза“», – он сверкнул короткой улыбкой.

– Неплохой лозунг, Герб.

Уоррингер кивнул.

– Неплохой, если равняться на совершенство, – Он фыркнул, поддерживая образ крутого старого дельца. – Ну, теперь все это в прошлом. Прогресс, знаете ли. Старые одноэтажные цеха снесли, построили на их месте склады вроде обувных коробок. А стояли они вон там, у футбольной площадки на четвертой улице.

– Не вижу футбольной площадки.

– Точно, не видите. Но там была площадка. Перед пулелитейной башней. Вот пулелитейная башня – настоящая реликвия Гражданской войны. Они нагревали свинец и выплескивали расплав сверху, чтобы капли застывали в полете. Вроде бы так. Это было еще до меня. Пулелитейная башня стоит немножко на отлете, там, у противопаводковой дамбы. Замечаете железнодорожную ветку, прямо к башне? Когда-то по ночам Сентс-Рест звенел гудками поездов, мы под них росли, а иные под них и умирали. Тоскливый звук – вроде того, как поэты представляют вечность. – Он суховато хихикнул. – Давайте прокатимся.

Они пропустили на выход стайку девчушек в шортах, с трубочками мороженого, и поднялись в миниатюрный трамвай. Уоррингер купил билеты, и они через турникет прошли в крошечный вагон с крутыми спинками сидений. Вагончик раскачивало на спуске вдоль высоченного утеса – рельсы прижимались к обрыву настолько тесно, что весь путь прошел в тени. Внизу они вышли, а их места заняли вошедшие седовласые туристы.

– Хотите мороженого, Хэйз? Это мой прощальный обход владений – не перечьте мне сегодня.

Завернув вафельные трубочки в носовые платки, они прошагали сквозь бывший когда-то шумным деловой район, и Уоррингер сказал:

– Большой универмаг дальше по шоссе основательно опустошил город. Им просто не выжить рядом с большими торговыми центрами. Так и идет по всей стране. А вот редакция газеты. Моей газеты. И телестудия. «Соколиный глаз» я продал «Хартленд», и они вместе выехали из города. Но я оставил себе для развлечения газету и студию.

Хэйз Тарлоу согласно кивал. Мягкий, домашний говорок Уоррингера завораживал. Для него этот взгляд на вещи был нов. Он плохо знал маленькие города, предпочитал места, где кипит жизнь, и, только перевалив за пятьдесят, начал понимать, что событий хватает повсюду. Просто он был слишком глуп, чтобы их замечать. Уоррингер словно приоткрыл окно, показав ему на минуту городок и его прошлое.

– Ну, конечно, – говорил Уоррингер, – социальное неравенство отчасти сгладили – что было плохо, стало не таким плохим, как бывало, но до хорошего еще чертовски далеко. Живем дольше, больше стало лекарств. Зато скоро придется сдавать на склад всех старых пердунов, потому что их развелось слишком много. Вроде меня. – Он усмехнулся старческой улыбкой. Слушая его, Хэйз Тарлоу почувствовал себя мыслителем. – Поезда у нас были отличные. Сядешь утром, позавтракаешь на настоящей скатерти с серебряного прибора, почитаешь газеты, выйдешь на вокзале Юнион в Чикаго, займешься делами, заглянешь в «Насосную» перекусить, успеешь на вечерний поезд обратно, там тебя угостят добрым бифштексом, подадут кофе и яблочный пирог… Глядишь, ты уже в Сенте. – Он покачал головой. – Нет, тот мир был лучше.

Хэйз Тарлоу спросил:

– Это я и должен передать на восток? Вы хотите, чтобы я сообщил об этом нашему общему другу?

– Это? Да нет, черт возьми, я же сказал, что это преамбула. Просто расставляю декорации для того, о чем собираюсь рассказать. Без понимания прошлого нельзя понять того, что я намерен рассказать о будущем. Существуют, друг мой, вещи похуже токсичных отходов, и они уже на подходе. Вот о них я и хотел с вами потолковать. Об этом и сообщите.

– И когда же вы думаете начать, мистер Уоррингер?

– Ну, кое-что я готов показать прямо сейчас – хочу, чтобы вы посмотрели – это важно. – Он указал на скамейку в парке напротив почтамта.

Когда они присели, Уоррингер, достав из кармана сложенный листок, передал его Тарлоу, и тот разгладил бумагу на колене.

– Это что? С виду просто каракули…

– Вот уж нет, не просто каракули. Это ключ ко всей чертовщине – что вы думаете?

– Тогда вы лучше объясните мне, что это такое.

В листве над ними сверкнула ярким оперением и скрылась птица-кардинал.

– Всему свое время. Но я хочу, чтобы вы запомнили эти каракули, как вы их называете.

– Запомнить у меня не получится. Можно я возьму с собой?

– Нет, хотя… а черт, ладно, берите.