На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

Успешность прикрытия особо важного лица в первую очередь зависит от правильного взаимодействия охраняющего и охраняемого, считалось в жандармском корпусе. Бывший император и его великокняжеские родственники, хоть и раздражались ограничениями, накладываемыми жандармерией, в целом вели себя разумно и не лезли на рожон. Большевистский лидер слыл сущим кошмаром для новорожденной службы безопасности. Резкий, абсолютно безапелляционный, увлекающийся, он то отшвыривал сопровождающих, якобы мешающих ему работать, то вспоминал предназначавшуюся ему пулю, сбившую кепку и поразившую рыжего провинциала, начиная бояться всего на свете. Периодически великий вождь наваливал на охранников кучу мелких поручений «отнеси-подай», при выполнении которых они оказывались в стороне от основной обязанности.

Никольский забыл, когда ему удавалось нормально отдохнуть. Ленин, на три года старше генерала, был энергичен настолько, что абсолютному большинству такое и в двадцать не выдержать. Следуя всюду на некотором расстоянии за главой большевиков, Владимир Павлович умудрялся урвать кусочек сна, пока Ильич срочно лепил очередную статейку о враждебных революции происках оборонцев и ревизионистов, а каменные мужички у дверей кабинета не пускали к нему никого, включая Свердлова, Сталина, Зиновьева и даже сладкую парочку Надя плюс Инна. Ночью, убедившись в надежной охране квартиры на Широкой, генерал мчался проверять ночные курсы, где бывшие жандармы, контрразведчики и полицейские обучали лиц «правильного» пролетарского происхождения владеть оружием, драться без оного, выявлять в толпе потенциальных злоумышленников, прикрывать телом драгоценные туловища партийных вождей и овладевать множеством других хитрых приемов, в которых царские служащие навострились в борьбе с эсерами и народниками.

Тем временем в стране разрастался новый кризис власти, плавно вытекавший из предыдущих. Еще до нашумевшей большевистской конференции министр иностранных дел Милюков от имени народа официально заверил правительства Англии, Франции и САСШ, что Россия продолжит боевые действия на всех фронтах до «победного окончания настоящей войны». В течение пары недель зловещий слух о продолжении бессмысленной бойни расползался по соединениям, деморализуя фронт и Петроградский гарнизон. Чтобы навести в армии дисциплину, трещавшую доселе по швам, мудрые министры родили новый шедевр нормотворчества — «Декларацию прав солдата», в числе прочего предписывающую офицерам стрелять в солдат при неисполнении теми приказов. Шауфенбах потирал руки. Львов и Милюков внесли огромный, воистину неоценимый вклад в дело большевистской революции.

Никольский, хоть и находясь формально в большевистском стане, с грустью взирал, как одно за другим сбывались марсианские пророчества. Под ударами нелепого администрирования начала трещать территориальная целостность России. О желании самостоятельности заговорили полдюжины российских провинций. Владимир Павлович не тешился иллюзиями, что сделал бы охраняемый им вождь, будь во власти и могуществе, а кто-то из национальных окраин заикнулся бы об отделении. Любое несогласие с собой Ульянов воспринимал как предательство дела мирового пролетариата. Жестокость большевиков — крайность, административная импотенция Временного правительства — другая крайность. Но красные экстремисты способны удержать Россию в целости, а министры стремительно ее разваливают. Действительно, прав проклятый нелюдь. Большевики — зло, но меньшее, чем Временное правительство.

После заявления о бесплатной раздаче помещичьих земель на Съезде крестьянских депутатов Шауфенбах предупредил Никольского, что у правых эсеров терпение лопнуло, и от митинговых средств да борьбы за голоса они намереваются вернуться к дореволюционным методам акций. Владимир Павлович усилил меры охраны. Теперь, помимо всего прочего, по два человека ездили на подножках с каждой стороны ленинского автомобиля, высматривая террористов в толпе.

Легко сказать — не просто сделать. Черная машина, обвешанная людьми, едет медленно, особенно на поворотах, чтобы охранники не срывались на мостовую. Они, ощущая себя живым щитом, могут надеяться лишь на то, что злоумышленники не решат открыть огонь, так как револьверная пуля не поразит пассажира внутри и застрянет в теле сопровождающего.

Террорист замахнулся бомбой, когда авто сворачивало с Большого проспекта. Эсеры, не мудрствуя лукаво, снарядили адские штуковины по дореволюционной технологии химическими взрывателями, срабатывающими при сильном ударе. Новгородский рабочий Евсеев, вовремя заметив руку с бомбой, лихорадочно выстрелил трижды, пробив голову бомбисту и ранив прохожего. Заряд упал за спину смертника. От взрыва вылетели стекла автомобиля, Евсеева сбросило на мостовую ударной волной. Кроме террориста, погибли четверо случайных прохожих, ранения получили десятки. Гиль газанул изо всех сил, уносясь от места покушения и опасаясь, что там мог оказаться дублер.

Этот взрыв потряс Россию. Граждане несчастного государства, измученные военными тяготами и властной чехардой, забыли хотя бы об опасности эсеровских «акций», ушедших со старым режимом. Более того, эсеры как весьма многочисленная и легальная партия ныне пытались показать себя цивилизованными борцами за власть. Правое крыло сразу открестилось от покушения, так как оно не санкционировано ЦК ПСР. То есть на случай, если на поверку вылезут социал-революционные уши, ЦК ни при чем, а кто-то из рядовых проявил ненужную инициативу. Левые эсеры, сочувствовавшие большевикам, но не привыкшие открещиваться от исполнителей эксов, промолчали, хотя их никто не подозревал.

Через день после взрыва Шауфенбах вторично посетил дом Кшесинской. На его рыбьем лице не дрогнул ни один мускул, когда питомцы Никольского досмотрели визитера на предмет ношения оружия. В кабинете Ульянова, кроме хозяина, находились бывший жандармский генерал и ранее не попадавший в поле зрения марсианина субъект с худым аристократическим лицом и узкой клиновидной бородкой.

После краткого и достаточно сухого приветствия на стол большевистского вождя легла копия документа контрразведки о выяснении личности бомбиста. Автором теракта оказался член Петроградской организации партии социалистов-революционеров Моисей Векслер. При трупе не нашлось никаких документов, но уцелевшее при взрыве лицо экстремиста хорошо знакомо по старым архивам охранки.

— Все-таки эсеры, — Ульянов вышел из-за стола и подошел к окну, проигнорировав осуждающий взгляд Никольского, опасавшегося выстрела с улицы. — Мы заседаем с ними в Петросовете, готовим Всероссийский съезд Советов. Эти иудушки нас так, из-за угла. Как Романовых и царских генералов. Архивозмутительно!

— Товарищи, ЦК ПСР открещивается от санкции на акцию. Да она и не похожа на дореволюционные. Сейчас бомбист действовал в одиночку, раньше их было не меньше двух-трех на случай, если первый промажет, — рассудил Никольский. — Формально ЦК не у дел. Акция вроде как частная.

— Частная, Владимир Павлович? Прикажете так и объяснить семье погибшего питерского большевика, стоявшего за Векслером? И что руководство партии накануне съезда Советов останется без меня или без Свердлова из-за того, что эсеровские акции идут без благословления их центрального органа? Товарищ Александер, вы тоже так считаете? — разозлившийся пролетарский вождь сыпал вопросами как из пулемета.