Лола Роза - Жаклин Уилсон

Я ждала, что ответит мама. Но она ничего не ответила. Наверное, она заснула.

— Папа теперь не член нашей семьи, Кендэл, — прошептала я.

— Почему? — Голос у Кендэла был удивленный.

Я поражалась его тупости.

— Ты знаешь почему! — прошипела я. — Потому что папа ведет себя ужасно и все время бьет маму. Он и меня ударил. Мне все еще больно двигать челюстью.

— Меня он не бил, — сказал Кендэл.

— А маму тебе не жалко?

— Так она же заслужила!

Я схватила его сквозь футболку за худые плечи и начала трясти:

— Как ты можешь говорить такую глупость и гадость!

— Но она правда заслужила. Так папа сказал! — Кендэл начал хныкать. — Джейни, перестань, больно же!

— Я тебе не Джейни. Я Лола. Лола Роза. И если ты хоть слово еще скажешь о папе, я правда рассержусь. Мы его ненавидим.

— Неправда! — всхлипнул Кенни. — Мы его любим.

Я повернулась к нему спиной и отпихнула локтем, когда он попытался ко мне прижаться. Я ненавидела отца, хотя Кенни был прав.

Я отца ненавидела и боялась до безумия. И все-таки я его любила.

Я представила, как он там бродит один по квартире, зовет нас, заглядывает во все комнаты, откидывает покрывала на кроватях, открывает шкафы. Потом он, наверное, начат беситься. От злобы. Но ему, конечно, очень больно. Он, наверное, плачет. Папа у нас самый крутой мужик во всем квартале, но я много раз видела, как он плачет. Он всегда плачет, когда побьет маму. Берет ее руки в свои, говорит, что виноват перед ней, а по щекам текут слезы. А потом целует ее синяки, становится на колени и умоляет простить его. И она прощает.

И не только она. Папа любого умеет умаслить. Когда с Кенни бывают припадки ярости и он кидается на спину, брыкает ногами и вопит-разрывается, папа со смехом поднимает его и говорит: "Ну-ка выключим этот глупый носик", нажимая ему на нос, как на кнопку. Кенни внезапно перестает вопить и весело смеется, как будто он просто шутил.

Со мной папа тоже умеет обращаться. Он подходит, садится рядом, берет мою руку и заводит игру с пальцами, давая им всем смешные прозвища. Однажды он раскрасил мои обкусанные ногти во все цвета радуги, а большие пальцы и один мизинец — в золотой, серебряный и снежно-белый цвета. Он купил пакетик разноцветных бусин и нанизывал их мне на волосы, угощая меня заодно шоколадными драже в разноцветную крапинку.

На последний день рождения он мне подарил большую серебряную коробку, перевязанную радужной ленточкой. Из коробки выглядывала ткань, и я догадалась, что это радужное платье. Это меня встревожило, потому что я уже слишком взрослая для таких нарядов. Платье было очень красивое, с мелкими складками и радужным поясом впереди, буфами на рукавах и пышной юбкой с оборками. В пять лет мне до смерти хотелось иметь такое платье. Сейчас оно на мне выглядело ужасно. Слишком обтягивающее, слишком яркое, слишком детское. Но пришлось мне улыбнуться, присесть, расправляя юбку, и закружиться по квартире, изображая восторг.

Еще мне пришлось надеть его на школьную дискотеку. Надо мной все смеялись. Никто не хотел со мной танцевать. Пришлось танцевать одной, выделывая коленца и притворяясь, что мне очень весело. От бурных движений швы полопались. Мама пыталась их зашить, но ткань расползалась под иголкой. Мы запрятали платье подальше в шкаф, чтобы папа не увидел.

Я представила, как он сейчас его найдет.

Мне казалось, что сердце у меня лопается, как швы на моем платье.

Мы выписались из гостиницы сразу после "европейского завтрака".

— Интересно, что «европейского» в кукурузных хлопьях, гренках и разбавленном апельсиновом соке? — сказала мама. — Просто грабеж! Давайте не будем жаться и найдем что-нибудь получше.

Мы выбрали большой новый отель с видом на Темзу.

— Класс! — сказала мама. — Ведите себя тут прилично, дети!

Номер был большой, с огромной кроватью, застланной розовым шелковым покрывалом из той же ткани, что и сборчатые портьеры.

— Розочка тоже в цвет, — сказала я.

Но медведица выглядела на фоне покрывала ужасно серой и обтрепанной. В номере были ванная комната, телевизор, телефон и холодильник.

— Глядите, тут полно напитков! И орешки, и шоколад! Ура! — сказал Кенни, шурша обертками.

— Прекрати, они же, наверное, не бесплатные, а, мама? — Я схватила Кенни за руки.

— Да ладно, малышка, деньги у нас есть. Пусть берет что хочет.

Кендэл выпил банку кока-колы и грыз орешки, пока мы с мамой вместе принимали ванну. В ванной стояли миниатюрные бутылочки шампуня и пены для ванн, так что мы устроили густую пену и воображали себя кинозвездами.

— Кенни… Кендэл, иди сюда, ныряй к нам! — позвала мама.

Было слышно, как он там разговаривает сам с собой или с кем-то еще.

— Кендэл?

Я вылезла из ванны, завернулась в одно из чудесных огромных пушистых полотенец, лежавших рядом, и прокралась в комнату.

Кендэл, прислонившись к зеркалу, болтал по телефону.

— Да, папа, в Лондоне здорово! — говорил он.

Я похолодела:

— Кенни!

Он удивленно взглянул на меня и повернулся спиной:

— Только Джейни все время ко мне пристает, папа. И мне приходится спать с ней и с мамой в большой кровати, а я хочу отдельную кровать — я ведь уже большой, правда?

Тут я так рванула трубку, что зашибла ему пальцы.

— Ай! — вскрикнул Кенни. Он хотел меня ударить, но только сделал еще больнее своим бедным пальчикам.

— Ты сказал папе, где мы!

Тут я услышала гудок в трубке. Кенни на самом деле ничего не сказал папе. Он разговаривал с ним понарошку.

Если только папа не повесил трубку…

— Кенни, ты правда говорил с папой?

— Да! И он сказал, что ты себя плохо со мной ведешь и он скоро приедет и тебя накажет, ясно? И вообще, я уже не Кенни. Я Кендэл.

— Господи боже ты мой! — крикнула мама из ванной. — Да перестаньте ж вы оба орать! Сейчас нам опять застучат в стену.

— Он пытался позвонить папе!

— Не будь дурой. Он не умеет. Он даже номера толком не знает.

— Знаю! Я знаю наш номер. Один-два-три-четыре-шестнадцать-десять-двадцать, поняла? — сказал Кенни.

Я поняла. Я взяла его на руки, поцеловала и пожалела помятую ручку. Мама вышла из ванной вся розовая и очень хорошенькая, несмотря на синяки и разбитый нос. Я посадила Кендэла в ванну и выдувала с ним пузыри, пока он не перестал злиться.

— А теперь пойдем кутить, — сказала мама.