Инквизитор - Яна Тулиша

– Мне нужно… спуститься… спуститься в подземелье, – бормотал я в ужасе и пятился к двери.

Мне не хватило смелости больше смотреть ему в глаза. Присутствие Надии, которое, казалось, должно было придать мне сил, наоборот, отрезвило. Я не знал, почему она сдержала меня. Возможно, покончи я с ним тогда, ничего бы не случилось. Никому не пришлось бы страдать. Но нам всегда дорого приходится платить за свои ошибки. И я заплатил.

Вместо того чтобы идти в подземелье, я переоделся и снова сбежал в город. Одна из таверн, моя любимая, приняла меня как родного. У входа одноглазый седой старик с грязной повязкой на лице тоскливо играл на дудочке.

Я сел за самый дальний стол, заказав себе кружку эля, и думал о том, как теперь вернуться в церковь. Рафаэль прекрасно знает, что я открыл правду, что я вышел из-под его власти. Легкая смерть ждала меня в лучшем случае, если же нет… Тогда долгое и упорное перевоспитание. Любого можно вернуть на истинную сторону. Нужно лишь хорошо постараться.

Передо мной на скамейку присел старик, тот самый, что играл на дудочке. Я не сразу узнал его. На лице у старика была грязь, волосы поседели и отросли до плеч, наполовину выдранные клочьями. Только серые глаза, точно такие же, как и мои, выглядели знакомо.

– Здравствуй, Адам.

– Отец.

Он положил руки на стол, потирая их. Было заметно, что он ужасно нервничал, но было еще что-то в его взгляде. Разочарование, может быть.

– Ты стал священником, – произнес он едва слышно в окружавшем нас гомоне чужих голосов.

Люди смеялись, играли на разных инструментах, пили, веселились. Я гордо посмотрел на отца.

– А ты сомневался?

Старик покачал головой. В его взгляде читалась безмерная усталость, и это раздражало. Мы не виделись больше шести лет, но он, казалось, и не заметил этого.

– Она была невиновна. Твоя мама. Она не была ведьмой, даже лекарем. Но Рафаэль все равно сжег ее.

Я молчал. Что мне нужно было сказать ему? Что мне жаль? Что я виноват? Что я исправлюсь и больше никогда так не поступлю? Ничего из этого я не чувствовал и не желал чувствовать.

– Но для тебя это не важно, я вижу. – В его единственном глазу блеснула злость. – Ты доверился этому дьяволу, стал его щенком, раболепствуешь ему.

Я все так же молчал. Старику нужно было выговориться, а священники для того и нужны.

– Скажи, Адам, почему? Почему ты все еще не видишь правды? Не откроешь для себя истину? Она ведь перед твоим носом…

– Я прекрасно знаю! – гневно воскликнул я. Самолюбию иногда тяжело сопротивляться. – Мне известно, что происходит.

Удивление отразилось на лице старика.

– Но тогда как? Почему ты все еще остаешься в церкви?

– Мне больше некуда идти. Церковь – мой единственный дом. – Я пожал плечами. – Там я под защитой Бога.

– Глупец! – Он нахмурился. – Дом можно найти где угодно, если уметь искать. А Бог… Не уверен, что он одобрил бы то, что творится в церкви.

Долгое время мы сидели молча, слушая пьяные завывания толпы. Отчего-то в этой таверне я чувствовал себя иначе. Ощущал себя обычным человеком, словно у меня был выбор, словно мне не нужно вечером возвращаться в церковь и вершить правосудие. Чего только человек не сделает ради самообмана. Ни у кого здесь не было свободы, права выбора, но эти люди все же умудрялись жить так, как им подсказывала совесть. Они не превращались в монстров и не вешались от отчаяния. Они были людьми.

– Я не могу винить тебя, – как будто стыдясь себя, сказал старик. – У каждого своя жизнь, свой выбор, не мне тебя судить.

– Выходит, и священники иногда ошибаются?

– Выходит, что так.

Он больше ничего не сказал, поднялся и ушел. Еще долго мне слышалась песня губной дудочки. И легкие, едва уловимые слова Надии:

«Все хорошо. Теперь все будет хорошо».

Отец простил меня, но семьей мы больше не были.

* * *

На следующий день его поймали. Спонтанно, без особых указаний он попался стражам за помощь маленькой ведьме. Я не знал, была ли это моя сестра или просто какая-то девчонка. Я был уверен лишь в одном: Рафаэль знал о нашем разговоре в трактире и не мог доставить мне удовольствие знать, что отец живет.

Когда его вели на плаху, он взглянул на меня в последний раз. В его взгляде я не увидел укора или вины, там ничего не было. Он покорялся смерти. Он был старик. Я дернулся в его сторону, но властная рука Рафаэля преградила мне путь. Он посмотрел на меня с упрямой решимостью, и я не решился больше сделать ни шага. В конце концов, моему отцу доставалась почти безболезненная смерть. Чего еще можно желать в старости?

Стальной топор, блеснув на солнце, опустился на несчастную шею, послышался хруст костей, брызнула кровь. Отрубленная голова упала с плахи и покатилась по дороге. Лицо залила алая жидкость, но единственный глаз оставался чист. Он смотрел прямо на меня, пустой, мертвый, не глаз моего отца. Меня передернуло, и я отвернулся. Я еще никогда не отворачивался на казнях.

* * *

Стояла жаркая ночь июня. Прошло несколько недель со смерти отца, я уже практически перестал о нем думать. Должно быть, мне полагалось чувствовать боль от утраты или хотя бы грусть, хоть что-нибудь. Но, видимо, когда убиваешь такое количество людей, смерти близкого человека недостаточно, чтобы пробудить тебя к жизни. Да и к тому же мы с отцом уже давно не были друг другу дороги.

Рафаэль наблюдал за мной все время, я чувствовал его ястребиный взгляд повсюду, каждое слово, произнесенное мной, подвергалось проверке, мне приходилось думать над каждым движением, каждым действием. Он приказал мне чаще ходить на проповеди в Круг. В этот раз я решил послушаться его. Страх говорил во мне, а долгое отсутствие Надии подвергало опасности мой разум вновь. Поэтому мне оставалось только согласиться на уговоры Рафаэля.

К тому времени я почти месяц не посещал подземелье. Здесь ничего не изменилось. Все те же мокрые холодные каменные стены, крысы, шныряющие под ногами, и затхлый запах. Здесь не было жизни, живыми заключенные выходили отсюда только для смерти, и облегчение читалось в их глазах.

Отчего-то в тот день там почти никого не было. Не знаю, как я оказался в крыле для заключенных. Я искал Надию. Она молчала и не показывалась.

Пустые грязные клетки, омытые чужой кровью, разевали на меня свои пасти. Открытые решетки чернели узкими проходами. Вдалеке я услышал крики. Мне не хотелось слушать, я уже развернулся, чтобы уйти. Но призрак перегородил мне узкий проход. Надия смотрела на меня виновато и в то же время требовательно. Я не хотел ее слушать, дрожь пробежала по моей спине. Мне захотелось оказаться далеко-далеко и от этого места, и от женских криков, и от взгляда мертвой ведьмы.

«Адам, пожалуйста…»

Мне показалось, что я ослышался. Чтобы призрак кого-то о чем-то просила? Такое случалось не каждый день. Но в этот раз ей не удастся меня убедить, думал я. Мне было нетрудно представить, каким пыткам подвергают пойманную ведьму.