На тихом перекрестке - Инна Кублицкая

Валери невольно рассмеялась. Улыбнулся и призрак.

— Так меня, оказывается, зовут Берти, милая госпожа Вайе? — спросил он, все еще улыбаясь.

— Вы думаете, он вас слышал? — ответила вопросом на вопрос Валери.

— Разумеется, — подтвердил призрак. — Или вы до сих пор полагаете меня плодом вашего больного воображения? Обидно же, клянусь пресвятой богоматерью Больянской!

— Вы еще и смеетесь надо мной… — Она протянула руку и коснулась ледяной пустоты, имеющей форму человека.

— Милая госпожа Вайе… — начал призрак.

— Не Вайе! — встрепенулась Валери. — Не называйте меня так, пожалуйста. Меня зовут, если вы хотите быть точным, Валери-Мари-Ортанс Адлар де Альта-Леве.

— Весьма приятно, — призрак поклонился. — Я тоже Адлар и тоже из Альта-Леве.

— Ну, разумеется, — откликнулась Валери, — как же иначе. Ведь вы — минсэре Бертольф? Других привидений здесь не водится.

Призрак снова оживился:

— Так мы родственники? Чьей вы крови? Адуальфа?

— Ольфила, — поправила Валери. — Вашего младшего брата Ольфила, сына Оттона Хромого.

Призрак недоуменно поднял бровь.

— Хромого? Вы ничего не путаете, милая дама?

— Нет, мне кажется.

— Мой отец звался Оттоном Кривым, — объявил призрак минсэре Бертольфа.

— Но как же? — удивилась Валери. — Ведь в летописи…

— Врут, наверное, как всегда, — перебил ее призрак. — Или какая-нибудь описка.

— У меня есть копии! — вспомнила Валери. Она направилась к секретеру. — Вот…

Призрак взял копии в руки — они дались ему! — и принялся их изучать. Валери для удобства включила настольную лампу, призрак не отрываясь кивнул, подсел к столу и, чуть утонув в непромявшемся сиденье кресла, погрузился в изучение текста.

Первым шел текст на французском, и, насколько помнила Валери, имя и прозвище Оттона там не упоминалось; призрак бегло просмотрел его, выказывая очевидную привычку к чтению, и пробормотал:

— А что, почти ничего не наврали…

Потом принялся за фрагмент «манускрипта № 43121» и почти сразу объявил:

— Так и есть! Переписчик ошибся.

— Где, где? — Валери подошла к столу. Вдвоем они склонились над фотокопией.

— Вот здесь, — указал минсэре Бертольф. — Здесь должна быть капина, а проставлен титл.

— Капина? — не поняла Валери.

— Ну, головной знак, — малопонятно объяснил призрак и пальцем нарисовал таинственную капину в воздухе.

— А, «шляпка», — догадалась Валери. — Она же в северингийском языке не употребляется.

— Зря, — сказал призрак. — Как же еще обозначать долгие звуки?

— В северингийском нет долгих гласных, — возразила Валери.

— В мои времена были, — твердо сказал призрак и добавил ворчливо: — Теперь-то все торопятся, спешат… Даже говорить как следует разучились.

— Вы все шутите, минсэре Бертольф, — укоризненно заметила Валери.

Призрак вдруг встал, прислушался. Прислушалась и Валери. Ей показалось, что откуда-то издалека донесся петушиный крик.

— Однако мне пора поспешить, — сказал минсэре Бертольф. — Разговор был приятный, но, увы, пора. До свидания, милая дама. Встретимся послезавтра! — На глазах обретая прозрачность, он прошествовал к двери, та распахнулась ему навстречу, и он вышел из комнаты.

Валери выскочила следом. Минсэре Бертольфа видно уже не было, зато половицы, прогибаясь под его призрачной тяжестью, скрипели и постанывали; позвякивало железо.

— Спокойной ночи, милая дама, — прошелестел по коридору еле различимый голос, — спокойной но…

5

Да, ночка выдалась еще та.

Валери вернулась в комнату. Прибавила звук телевизора, взяла вязание и устроилась в кресле. Было о чем подумать…

Утром ее разбудил настойчивый стук в дверь.

— Да-а, — пробормотала она спросонья.

— Завтрак стынет, мадемуазель Валери, — послышался за дверью голос Жерома Лишо. — Что-то вы заспались.

Она, оказывается, все-таки заснула в кресле. Телевизор работал, вязание лежало на полу, наполовину соскользнув со спиц.

Можно было, конечно, сначала привести себя в порядок, но завтрак сейчас был важнее. После ночи Валери чувствовала волчий аппетит — вполне здоровая реакция молодого организма на стресс.

Валери выключила телевизор, положила вязание на кресло и сбежала по лестнице в кухню.

Тина Лишо окинула ее внимательным взглядом.

— Что это с вами? Похоже, спали одетая?

— В кресле заснула, — сказала Валери, присаживаясь к столу. — Так и спала, не выключив телевизора.

— Видно, хорошо спала, — улыбнулась Тина, подавая ей тарелку с супом. — А мой-то старик всю ночь не спал, кашлял, ворочался. И все из-за того придурка, что под вечер приехал.

— Очень нервничаете, дядюшка Жером? — сочувственно спросила Валери. — Все же обошлось.

Жером проворчал что-то невнятное. После бессонной ночи он выглядел больным: лицо заострилось, кожа посерела. Он вяло ковырял вилкой в тарелке.

Валери ощутила угрызения совести. Надо же: дядюшка Жером не спал, так близко принял все к сердцу, а она сладко проспала всю ночь… за исключением времени, проведенного в обществе призрака минсэре Бертольфа. Правда, сейчас она несколько сомневалась: а был ли призрак? Не приснилось ли ей?

Валери быстренько допила кофе и поспешила к себе наверх.

Фотокопии лежали там же, на столе, где их оставил призрак.

Значит, он все-таки был?

Валери опустилась в кресло. Что же теперь делать? В таких случаях лучше всего привести себя в порядок: умывание, тщательное одевание, макияж — эти средства способны привести в боевое состояние духа любую женщину. Девиз кошек: «Если тебе плохо — вылижись». Девиз женщины: «Если тебе плохо — раскрой косметичку и займись собой».

Стоя под душем, Валери вдруг покраснела, сообразив, что призрак прямо сейчас может наблюдать за ней. «Ну и бог с ним! — решила Валери. — Представим, что я на нудистском пляже. В конце-то концов что я, впервые вхожу в ванную в этом замке? Правда, минсэре Бертольф что-то говорил об осязательности. Но до полнолуния еще далеко…»

Еще с полчаса она самозабвенно наводила красоту, и когда очередь дошла до туфель, к Валери пришло наконец решение. Она вспомнила о рекламках, которые вынимала из почтового ящика каждую неделю. Помнится, один из этих листочков где-то завалялся. Поиски, правда, ничего не дали, но это уже не имело решающего значения.

Спустя еще полчаса она выезжала со двора на своем древнем, потрепанном «фольксвагене».