Контора Игрек - Антон Орлов

Наследница Властвующей Харла возвышалась над толпой, как массивная округлая башня – или скорее как громадный иззелена-медный идол варварского божества, украшенный драгоценными подвесками, браслетами и бусами. Поль на глаз сравнил ее рост с ростом окружающих: около трех с половиной метров. Грузное грушевидное туловище на толстых, как колонны, коротких ногах; на груди три пары выпуклостей, деликатно прикрытых жемчужной сеткой. Зеленая кожа усыпана бежевыми пупырышками, напоминающими бородавки, кое-где видны глубокие шрамы.

Голова Мьясхон казалась непропорционально маленькой, а лицо – как у всех представителей расы энбоно: овал, похожий на стилизованную театральную маску, вместо носа – две вертикальные дыхательные щели, слуховые органы – два пучка тонких бледно-зеленых отростков, непрерывно шевелящихся, словно щупальца морских анемонов. С венчающего голову гребневидного утолщения, покрытого перламутровой краской, свисали переливающиеся подвески, их было много, как будто Наследница Властвующей пожелала выставить напоказ сразу все свои украшения.

Энбоно, сопровождающие Мьясхон, кутались в одинаковые темно-зеленые плащи и выглядели суровыми аскетами: никакой косметики, никаких драгоценностей – это ведь не утонченные и распущенные Живущие-в-Прохладе, а харлийские иерархи.

– Деревенщина! – презрительно процедил Лиргисо.

– Она? – Поль вздрогнул от неожиданности и повернулся к нему.

– О, нет, конечно, разве пристало в таких выражениях отзываться о кхейгле? Я имею в виду этих! – Лиргисо указал на иерархов. – Ни вкуса, ни манер, ни шарма… Унылое зрелище!

– С точки зрения вашей расы Мьясхон красивая?

По мере того, как Поль рассматривал кхейглу, оторопь проходила, ее вытесняло любопытство.

– Поль, твой вопрос наивен, – Лиргисо улыбнулся, ему нравилось ловить собеседников на незнании чего-либо. – К ней такие категории неприменимы. Это энбоно может быть красивым или некрасивым, а кхейгла – другое дело. Она внушает неистовое вожделение, которому невозможно противиться, и отдельные детали ее внешности никакой роли тут не играют. Феромоны плюс заложенный природой инстинкт, все до предела детерминировано. Красота – это из другой области.

– И ты собрался в Нариньон, потому что не можешь противиться инстинкту?

– Я собрался в Нариньон, чтобы посмотреть, как на меня подействует близость кхейглы теперь, когда я уже не энбоно. Мне интересно. Сейчас я вижу Мьясхон, и она меня возбуждает… но ты возбуждаешь меня сильнее. И если ты вдруг предложишь мне выбор между Королевским фестивалем и совместным досугом, боюсь, что в Нариньоне меня не дождутся.

– Да катись куда хочешь, – Поля передернуло, как обычно, когда разговор съезжал в эту плоскость. – Может, тебя там наконец-то пристрелят, давно пора.

– Трус, – бросил Живущий-в-Прохладе, презрительно и томно глядя на него из-под полуопущенных век. – Лицемер и трус. Можешь морочить голову Тине, а я тебя вижу насквозь – и за это меня нужно пристрелить?

Уставшие от веса брони мышцы заныли сильнее, и Поль понимал, что в драке проиграет, но до чего ему хотелось разбить в кровь это холеное лицо, удлиненное и тонко очерченное, как лица могндоэфрийских энбоно. Однажды получилось, но тогда момент был благоприятный… Он заставил себя отвернуться к экрану, где вперевалку, мелкими шажками, двигалась по залу окруженная чопорными иерархами Мьясхон – словно космолайнер, невесть каким образом очутившийся на автостраде в потоке наземных машин. Поль заметил у нее на голове, у основания гребня, особенно безобразный рваный рубец, частично прикрытый блестящими подвесками.

Ему хотелось спросить о происхождении шрамов и в то же время не хотелось продолжать разговор с Лиргисо.

– Тебя что-то заинтересовало? – осведомился Живущий-в-Прохладе светским тоном как ни в чем не бывало.

– Откуда у нее столько шрамов? – Голос Поля прозвучал отрывисто, хотя он пытался говорить ровно. – Наверное, с ней плохо обращаются?

– Да кто же посмеет плохо обращаться с кхейглой? Все эти отметины Мьясхон заработала в драках с другими кхейглами. Иногда они дерутся между собой, а разнимать их – занятие сродни самоубийству, желающих обычно не находится.

Группа на экране поравнялась с синтетическими зарослями световодов, и Мьясхон, протянув мощную, как у тяжелоатлета, шестипалую руку с позолоченными когтями, попыталась оторвать одну из мерцающих нитей. Иерархи засуетились. Звука не было, но изумрудные губы энбоно оживленно шевелились, слуховые отростки тревожно подрагивали.

Лиргисо, глядя на эту сценку, коротко рассмеялся.

– На Лярне очень развито искусство любви, а все потому, что для энбоно это вопрос жизни и смерти – ведь если кхейгле не понравится то, что ты с ней делаешь, она тебя на месте прихлопнет. Или надает затрещин и прогонит, после чего ты станешь предметом всеобщих насмешек. Со мной такого ни разу не случалось. Я рано освоил тонкости любовных игр и с течением времени достиг в этой области совершенства. Поль, я знаю множество приемов, с помощью которых можно заставить противника… о, извиняюсь, партнера испытывать безумное наслаждение. Это не менее изощренное искусство, чем древнелярнийская техника рукопашного боя. Возможно, ты мне на слово не веришь, но я мог бы кое-что продемонстрировать, если ты наконец-то снимешь броню.

– Заткнись, – сквозь зубы бросил Поль. – Мне наплевать и на твои заскоки, и на твои приемы. Наплевать, понял?

– Одно удовольствие наблюдать, как ты бесишься!

Мьясхон выдрала-таки световод, но волшебно сияющая нить сразу погасла. Нежно-зеленое лицо кхейглы, похожее на плоскую стилизованную маску, обиженно сморщилось. Энбоно что-то наперебой говорили, один из них достал из-под плаща и протянул ей розоватый шарик – Мьясхон выхватила его, запихнула в рот и начала энергично двигать челюстями.

Робот поправлял накренившуюся композицию из световодов, а гости – люди, гинтийцы, шиайтиане – косились на группу лярнийцев с умеренным вежливым интересом: мало ли, какие странности проявляет особа королевской крови, принадлежащая к негуманоидной расе?

– После Контакта, когда и могндоэфрийские, и харлийские власти изъявили желание присоединиться к Галактической Ассамблее, Лярн подвергся нашествию всевозможных правозащитных комиссий и ученых экспертов, – снова заговорил Лиргисо. – Тогда упразднили рабство и наделили гражданскими правами чливьясов и негов – совершенно напрасно, ибо они рождены, чтобы быть рабами. Также встал вопрос о половой дискриминации, но тут уж экспертам пришлось признать, что кхейглы от природы обладают интеллектом на уровне пятилетнего ребенка человеческой расы. Я слышал, что во время этих расследований одна кхейгла чуть не оторвала голову эксперту-человеку, беднягу с трудом у нее отняли… Поль, в чем дело? Неужели ты на что-то обиделся? Да это же смешно! Ты слишком изнежен – не физически, а духовно, однако это ничуть не лучше чрезмерной телесной хрупкости.

Салон станции достаточно просторен для троих, но здесь не уединишься. Как будто находишься в чашечке гигантского сине-черно-перламутрового цветка с прожилками и изгибами, вызывающими, если начнешь присматриваться, ощущение скольжения по извилистой траектории (Лиргисо, когда оформлял интерьеры, руководствовался исключительно своим вкусом, довольно-таки своеобразным). Влажный блеск металлических элементов и вкрадчивый, темный, цветочный аромат лярнийских духов Живущего-в-Прохладе усиливали эту иллюзию.