Взрыв Генерального штаба - Владислав Крапивин

Жизнь в крепости была такая, что хотелось: пусть она тянется как можно дольше.

Стыдно признаться, но юного гвардейца Бельского тянуло в родную школу уже не так сильно, как раньше. По правде… если совсем по правде, то в глубине шевелились мысли и вовсе постыдные. Преступные. Такие, за которые справедливой была бы даже порция шомполов. Потому что проскакивало в голове иногда: «Жить бы вот так всегда и не надо больше ничего. Только бы Динка приходила каждый день…»

За это мысленное дезертирство Лён однажды дал себе по уху. Крепко. И вроде бы очухался… Но четыре ближайших дня были законными каникулами. Этой радости можно не стыдиться!

Лён оглянулся опять. Изорвал в мельчайшие клочки бумажку, пустил их по ветерку. Потом бросил в заросли дрока пустые пластмассовые половинки, засвистел и направился «домой».

Безоблачный горячий день медленно тек над бастионами. Словно разогретый солнцем воздух. Несколько туристов разморенно бродили по крепости. Море чуть плескалось у бастионных подножий.

Лён отыскал Зорко у воды, под скалами.

Спешить было совершенно некуда. Зорко и Лён искупались, попрыгали в воду с горячих камней, погонялись за маленькими резвыми крабами (это были, конечно, крабы-пацанята, они любили играть). Полежали рядышком на песке, перемешанном с мелкой галькой. Потом Зорко искал раковины, а Лён помогал ему.

Раковины были не большие, но красивые, разных форм и расцветок. Зорко и раньше их собирал. Чистил, промывал, сушил на бастионном парапете. Некоторым он придумывал имена — самые неожиданные: Штопоренок, Тетя Клава, Микки-Маус и даже почему-то Лихорадка…

А на этот раз он отыскал круглую, с широкой щелью раковину-великаншу. Она была серая, бугристая снаружи, а в щели светилась желто-оранжевая глубина.

— Ух, какая! — Зорко поднес раковину к уху. — Поет… Лён, послушай.

Лён послушал.

— Да, гудит… Как ты ее назовешь?

— Улыбка клоуна! Смотри, какой большущий рот… Или нет… я потом придумаю.

Зорко оставил раковину в руках у Лёна и ускакал вперед — резвый, как Тиви.

Давно уже ухнула над бастионом карронада (напугала ленивых туристов).

Лён догнал Зорко.

— Что-то Динки нет. Обычно она прибегает вскоре после выстрела.

— Ах, что-то Диночки долго нет! Ах, кажется, кто-то страдает! — пропел Зорко.

— Ах, кто-то заработает подзатыльник!

Зорко засмеялся и упрыгал в тень горбатой скалы.

Там он лег на плоский камень, хитро глянул на Лёна и что-то начал выводить на песке пальцем. Потом увлекся и больше не оглядывался.

Лён крадучись подошел. На песке было нацарапано:

Зорко с тихим сопением выводил букву «б».

— Та-ак… — зловеще сказал Лён.

— Ой… — Зорко дернулся, но понял, что ему не удрать. Зажмурился, лег щекой на камень и жалобно выговорил:

— Это шутка. Такая ма-аленькая забавная шуточка… Я больше не буду.

— Конечно, не будешь, злорадно пообещал Лён. — Утопленники не шутят…

Он сгреб Зорко с камня и потащил на скалистый двухметровый выступ.

— Ай!.. Ой… — Зорко дурашливо махал руками и ногами. — Спасите! Меня хотят скормить акулам!

— Хотят, хотят… — Лён принес его на каменную кромку. — Есть у тебя последнее желание?

— Нет… Ой, есть! Пусть одна длинная очкастая девица каждый год в этот день приносит на берег цветочки. В память о невинно погибшем… Ай!..

Лён кинул его в зеленую прозрачную воду — под выступом было глубоко. В этой воде Зорко сразу превратился из облупленно-коричневого в бледно желтого. Забарахтался, пустил пузыри. И стал опускаться на дно.

Конечно же, он дурачился, Но Лён обмер от мгновенного страха. И сиганул с камня. В зеленой прозрачности он разглядел Зорко — руки и ноги у того двигались беспомощно, как водоросли. Лён ухватил Зорко под мышку левой рукой, а правой сделал несколько сильных гребков.

На поверхности Зорко забарахтался, засмеялся и вырвался. Вразмашку добрался до пляжа. Заплясал на песке:

— Испугался, что я правда потону, да?!

Лён сделал вид, что хочет догнать его. Зорко отбежал и бросил в Лёна пригоршней мелкой гальки. Потом растянулся на песке.

— Лежачего не бьют.

— Хитрый, — вздохнул Лён и упал рядом.

— Ага, я хитрый, — согласился Зорко. С непонятной грустинкой. — Думаешь, почему меня иногда звали Зорито?

— Ну почему… Уменьшительно от Зорко.

— Не-а! Не от Зорко, а от «Зорро». Есть такое кино — про благородного разбойника. Его прозвали Зорро. А по-испански это значит «Лиса».

— Я знаю, мы учили испанский в интернате. И кино я видел…

— Ну вот! Значит, должен понимать. «Зорро» — «Лиса», а «Зорито» — «Лисенок»…

Лён смотрел с сомнением.

— Не похож ты на лисенка.

Зорко уткнулся в песок острым подбородком. Левой пяткой почесал правую щиколотку.

— Это я снаружи не похож. А внутри я хитрый. Изворотливый…

— Кто? Ты?!

— Ага… Я лучше всех прятался в кустах, когда играли в горное восстание… И умел притворяться…

— Как притворяться? — насупленно спросил Лён.

— Ну… умел смеяться, когда хотелось плакать… — Зорко поглубже зарылся подбородком в песок. По нижнюю губу. Отдул песчинки.

«И часто так бывало?» — хотел спросить Лён, однако не решился. Зато возразил уверенно:

— И все-таки «зорито» — не «лисенок».

— Это почему? — капризно сказал Зорко.

— Во-первых, тогда надо было бы говорить раскатисто, с двумя «р» — «Зоррито»…

— Это писать надо с двумя, а говорить можно и так…

«Просто у тебя, у голубка, проскакивает йосский акцент, — усмехнулся про себя Лён. — Йоссы звук „р“ всегда глотают…» И хотел спорить дальше:

— А во-вторых…

Но тут их позвал с бастиона старик Август…

Динка появилась только вечером — когда Зорко и Лён сидели на парапете и смотрели на заходящее солнце. Сегодня оно уходило в сизую дымку, и ярких красок не было.

Зорко и Лён раздвинулись, Динка села между ними. Оправила школьную юбочку, закачала ногами. Ноги снова были в мелких порезах и травинках — как в день знакомства.

— Ты что, по болотам гуляешь? — неловко спросил Лён. Потому что Динка заметила, как он разглядывает ее ноги.

— Конечно! Каждую пятницу, а то и чаще. Только там не совсем болота, а заросшие пуды с островками и кочками. На одном островке живет Ермилка.