Четырнадцатая золотая рыбка - Дженнифер Л. Холм

— Может, в следующий раз я изобрету лекарство от угревой сыпи, — усмехается дедушка.

На ужин мы снова заказали китайскую еду. Мама хотела суши, но дедушка сказал, что выбирать должен тот, у кого больше ученых степеней. Он выиграл: у него две докторские степени.

За ужином я наблюдаю за дедушкой и мамой, как ученый, Элли-Галилей. Во-первых, мы сидим не так, как обычно. Когда мы с мамой вдвоем, мы сидим рядом. Но дедушка уселся во главе стола, как король. Во-вторых, я наблюдаю за тем, как они разговаривают… или, точнее, не разговаривают. Дедушка закидывает маму вопросами, которые ее явно раздражают: сохранила ли она свои университетские табели? не хотела бы она встретиться с его другом с кафедры биологии в Стэнфорде и познакомиться с программой? нужна ли ей помощь с подачей документов?

На первые два вопросов мама еще отвечает, но вскоре умолкает и просто смотрит в тарелку, как тинейджер. До меня внезапно доходит: несмотря на то что мама — взрослый человек и у нее есть своя жизнь, дедушка по-прежнему относится к ней как к ребенку.

После ужина я раздаю печеньица с предсказаниями. Прочитав свое предсказание, дедушка выглядит расстроенным.

— Что тебе досталось? — спрашиваю я.

— «У вас появится новый гардероб», — читает он.

— Неплохая мысль, папа. Мы могли бы купить тебе вещи помоднее. А то кажется, будто ты одеваешься в магазине для пожилых. Я могу тебя отвезти в торговый центр, — предлагает мама.

— С моей одеждой все в порядке. Она новая! Я купил ее несколько недель назад, когда помолодел. — Дедушка поясняет мне: — У меня не было выбора — я усох. — Затем он поворачивается к маме: — Но раз уж об этом зашла речь, Мелисса, то мне нужна твоя машина.

Мама закашливается от неожиданности.

— Машина? Я думала, ты перестал водить.

Дедушка укоризненно смотрит на дочь:

— Многое поменялось. И мне нужно кое-куда съездить.

— Тебе нельзя водить, — медленно отвечает мама. — Ты слишком молод.

Дедушка выпрямляется на стуле:

— Ну вовсе я не молод. Показать тебе права?

— Папа, — примирительным тоном говорит мама, — что будет, если тебя остановят? Ты не очень похож на фотографию на правах.

Это точно. С этим прыщавым лицом и торчащими из моей резинки длинными волосами его едва пустят на фильм категории «детям старше тринадцати лет».

— Я не позволю тебе встать у меня на пути! — взрывается дедушка.

— Я помню, как ты водишь. Ты всегда пытаешься обгонять по правой полосе, — стонет мама.

— Я так амплитуду увеличиваю. Это простая физика.

— Ты попадешь в аварию.

— В аварию? — возмущается дедушка. — Хочешь поговорить об авариях? А кто угробил «фольксваген»? Кто вмазал его в дерево?

— Я… я не виновата, — бормочет мама. — Шел дождь. Дорогая была скользкая. Было темно.

— Я только за него расплатился! — бурчит дедушка.

Они глядят друг на друга в упор, как быки на арене.

— Мне нужна твоя машина, — повторяет дедушка.

Мама отказывается давать дедушке машину.

— Знаешь, сколько раз она брала мою? — возмущается он в автобусе по дороге в школу. Он в ярости.

— Почему ты не попросишь ее тебя подвезти? — спрашиваю я.

— В лабораторию она меня не повезет, — вздыхает дедушка. — Тот дуболом-охранник пообещал возбудить дело, если еще раз увидит меня там.

— Вот как, — понимающе киваю я.

Но в автобусе по дороге домой дедушка уже в совсем другом настроении. Кажется, он взволнован, даже почти счастлив. Когда автобус приближается к нашей остановке, он не двигается с места.

— Пойдем, — тороплю я его, — нам пора выходить.

Дедушка не шевелится.

— Сегодня мы выходим на другой остановке, — говорит он.

— Да? — удивляюсь я. — На какой? Глаза дедушки блестят.

— У моей лаборатории.

Я каждый день езжу в школу на автобусе, но на этот раз все по-другому — это похоже на приключение.

Дедушка глазеет в окно. Его волосы убраны назад и затянуты очередной моей резинкой — фиолетовой.

— Твоя бабушка обожала ездить на автобусе, — полушепотом говорит он.

— Правда?

— Да. Она мечтала проехать со мной на автобусе через всю страну. Останавливаться в маленьких городках. Посетить все «ловушки для туристов».

— И что, вы поехали?

Дедушка качает головой, и в его глазах мелькает боль.

— Нет. Я был вечно занят на работе.

Моя бабушка умерла, когда мне было три года. Я смутно помню, как вошла в ванную и застала там маму в слезах.

— Ты по ней скучаешь? — спрашиваю я.

Дедушка быстро моргает:

— Очень скучаю. Скучаю по ее голосу. Скучаю по нашей жизни. — Он сглатывает комок в горле. — Скучаю по тому, как она ходила по дому в тапочках.

— В тапочках?

Дедушка трясет головой, будто в недоумении:

— Она была равнодушна к драгоценностям, духам и всему такому прочему. Но хорошие домашние тапочки она любила. Такие пушистые изнутри. Я дарил их ей на каждую нашу годовщину. Глупо, конечно, если подумать.

Мне это не кажется глупым. Мне кажется, это любовь.

Нам приходится пересаживаться четыре раза. Последний автобус подвозит нас к коммерческой зоне, вокруг — автосалоны. Дедушка ведет меня по переулку к комплексу каких-то зданий. Все здания абсолютно одинаковы — из бурого кирпича, с темными окнами — и пронумерованы. Дойдя до номера двадцать четыре, дедушка останавливается:

— Вот он!

— Что, вот это?

Я ожидала чего-то блестящего, из стекла и металла, а тут — ничего необычного.

Но дедушка едва ли не выдохнул с облегчением при виде здания, будто увидел старого друга.

— Старый добрый номер двадцать четыре, — говорит он.

И протягивает мне пластиковую карточку на брелке с вытяжной нитью.

— А это зачем? — спрашиваю я.

— Чтобы попасть внутрь. Это мой ключ. — Дедушка показывает на здание. — Меня охранник узнает. Так что идти придется тебе. Я тебе карту нарисую. T.melvinus лежит в морозилке в моей лаборатории.