Мельничная дорога - Кристофер Дж. Эйтс

Вскоре я услышал хлюпающий звук, будто наступили в грязь сапогом, и дернул головой, решив, что ткнул пальцем в мозг. Взглянул на руку так, словно кровь на ней вовсе не моя кровь. Вытер руку о камень, взял бандану Мэтью и прижал к затылку.

Надо было идти к Ханне, но от одуряющей жары кружилась голова, и я стал размышлять, сколько в такую погоду потребуется времени, чтобы началось разложение трупа? Когда появится запах? Я не мог избавиться от мысли, что Ханна висит, привязанная к дереву. Добыча для стервятников, и ее кровь капает с их белых крючковатых клювов.

Нью-Йорк, 2008

Обжаренные на сковороде цукини с едва заметными темными полосками лежали в миске, посыпанные перцем и базиликом, и пропитывались оливковым маслом с вишневым уксусом. Мясо медленно «подходило» в воде, обваренный кипятком и вывалянный в рисовой крошке картофель подсыхал в холодильнике.

Рисовая крошка – не делись ни с кем своим секретом, Пэтч.

От нее корочка получается аппетитнее.

Патрик сидел за кухонным столом и, чтобы не терять время, читал комментарии в своем блоге. За салат он примется, как только Ханна позвонит и сообщит, что выезжает домой. Тогда он начистит горку бледных стебельков спаржи, приготовит сахарную пудру и подкислит яблоки.

Швейцар Хорхе посвящен в его план и поможет все устроить наилучшим образом. Ханна войдет в дверь, он три раза коротко позвонит в квартиру – это их условный сигнал, – а сам постарается задержать ее: похвалит волосы, пожалуется на погоду, на снег, посочувствует бедным туфелькам.

– Только скажите, джентльмен, сколько времени мне ее задерживать?

– Минуты вполне достаточно.

– Никаких проблем, джентльмен.

– Спасибо, Хорхе.

Дальше действие. Темно-зеленое и светло-зеленое в лимонном убранстве: Патрик выложит на тарелке венок из переплетенной цепочки горошин, а сверху рассыплет все остальное на первый взгляд в произвольном порядке. Составляя композицию салата, Патрик чувствовал себя наносящим краски на холст Джексоном Поллоком.

Никаких иллюзий пышности.

Приготовив салат, он пожарит картофель в утином жире и начнет нагревать чугунный брусок, на котором подрумянит мясо. Полчаса подогрева, и металл примет вид угля с намеком на золу в мерцающем чугуне.

К тому времени, когда салат будет на столе, Хорхе отпустит Ханну, дальше – тридцать секунд подъема в лифте в их пентхаус.

Патрик снимет передник и принесет шампанское. Жена войдет в дверь, а он будет стоять у стола в свадебном костюме, в том же галстуке, что четыре года назад, с тем же шелковым платком в нагрудном кармане и с обмотанной вокруг бутылки «Поля Роже» белой салфеткой.

Негромкий хлопок. С годовщиной, Ханна!

Она зааплодирует и поцелует его.

Все надо выполнить четко, строго по времени. Ради нее.

А затем Патрик подумал, не нужно ли добавить в салат чего-нибудь хрустящего. Например, фисташки. В кладовой стоял пакет ярко-зеленых с обрывками серовато-ореховой шелухи орешков.

Поднимаясь из-за своего стола в Хибаре, Ханна пробует войти в образ домашней Ханны, праздничной Ханны, вычеркнувшей на сегодня улицы этого города.

В лифтах нью-йоркские полицейские, в коридорах нью-йоркские полицейские, в форме, в костюмах, безобразнейший, хуже не представить, четырнадцатиэтажный каменный куб цвета глины, вознесенные вверх приплюснутые этажи, отчего кажется, что здание присело на корточки. Изящество сортира и пропорции шахматной доски, адрес: Полис-Плаза, один, вид такой, будто гигант-кубист вылил на улицу терракотовое дерьмо (Инспектору Маккласки понравилось сравнение, Ханна слышала, как он, присвоив его, выдавал за свое, опуская только гиганта-кубиста и терракотовую субстанцию), самое главное здание в городе, по крайней мере для тех, кто ценит спокойный сон и сознание, что его не убьют в постели. Штаб нью-йоркского полицейского управления, главная полицейская команда, криминалистический центр в режиме реального времени, полицейский комиссариат, место, которое Ханна (наряду с другими непристойными названиями) величала своим офисом на втором этаже или для знающих – Хибарой, потому его так называли все репортеры, работающие по адресу Полис-Плаза, один и, кроме них, журналисты других изданий, конкуренты-побратимы, обитающие в том же маленьком пространстве – тонкая прослойка горчицы в говяжьем сандвиче нью-йоркского полицейского управления.

Полицейское управление в лифтах, полицейское управление в коридорах, в форме, в костюмах, в суете, Хибара, Полис-Плаза, один… Ханна это любила, этим жила и дышала.

И оставляла каждый вечер с горечью и радостью. Новостной день с малой кровью – хорошо для города, но кровавая ночь – восторг для таблоидов.

Что же сегодня? Лишь намек на розоватый отсвет, может, и славно для ее парадного настроения. Парадного? Это правильное слово? Вероятно, она перепутала, скорее противоположного? Ханна решила спуститься по лестнице – всего один пролет, хватит, насмотрелась на копов, еще попадутся на выходе. Так и есть, офицер Кон (любит бейсбол, баскетбол, футбол. Команда «Метс», «Нетс», «Джетс», терпеть не может хоккей, две дочери).

– Четыре и двенадцать, Брайан? Четыре и двенадцать? Быть того не может!

– Так и есть, профукали сезон. Но коли ты из «Джетс», что с тебя взять? А тебе спасибо, Ханна, всегда напомнишь о чем-нибудь приятном.

– Что ты! Я бы не посмела. Имела в виду твоих дочерей. Ведь им четыре и двенадцать? Так?

– Хитришь, Ханна? Обойдемся без этого. Вот тебе бы тренировать «Джетс» вместо этого Гения. Более идиотского прозвища я не слышал. А дочерям девять и семь. Зеленая банда? Девять и семь я бы принял.

– А ты взбодрись, и сразу станет легче – девять и семь! С таким результатом в следующем сезоне можно пролезть в плей-оф.

– Мечтать не вредно. Вот что я тебе скажу, Ханна: я люблю своих малышек, но за девять – семь продал бы их молодые души. Приятных тебе выходных!

– Тебе тоже, Брайан. Попробуй посмотреть хоккей. Обними от меня Жасмин и Кейли.

Ханна вышла в вечерний город, где от дневного снега на площади осталась лишь дымка, и наткнулась на Дэниела Очоа (болеет за баскетболистов «Никс», бейсболистов «Янкис», собирается жениться) и Марти Рассела (любимая команда «Девилс», обожает Брюса Спрингстина, семь сыновей).

– До сих пор не получила приглашения, офицер Очоа.

– Еще не назначена дата бракосочетания, леди пресса.

– Что тянешь? Пока соберешься повести под венец Изабелл, у Марти женятся все семь его сыновей.

У Ханны зазвонил телефон.

– У невесты двенадцать тысяч кузенов и кузин, и все хотят есть. Мне придется копить до Судного дня.

– Почему так рано сваливаешь, Ханна? Пятничный вечер, все только начинается.

– А может, я та самая, «Рожденная бегать».