Воспоминания о юности - Ирина Верехтина

рассказывала (девчонки и не догадывались, как много они «потеряли»). Из института они всегда возвращались вместе: пешком по Садовому кольцу – до станции метро «Красные ворота», которая тогда называлась «Лермонтовской», потом на электричке от Ярославского вокзала, потом на автобусе…впрочем, они шли пешком. По дороге болтали обо всем на свете, и им было весело. Как-то раз они обсуждали художественный фильм – как всегда, споря до хрипоты, с взаимными обвинениями и пререканиями (по-другому у них не получалось: обе были завзятыми спорщицами и за дорогу успевали несколько раз поссориться и помириться).

Электричка отправлялась через две минуты, и они решили пройти по платформе до первого вагона. Здесь пора сказать, что занятия на вечернем факультете кончались поздно, в десятом часу, поезда в это время шли полупустые, в головном и последнем вагонах еще сидели пассажиры, в остальных – никого. Они с Ирмой решили, что успеют добежать по платформе до первого вагона (идти по пустым вагонам было страшно, да и небезопасно), но бежать получалось плохо: Ирма была в стильных сапогах на высоченных шпильках, а платформу покрывал подмерзший лед, незаметный на черном асфальте. Ирма неслась стрелой, Вика старалась не отставать, удивляясь, как она в них бежит и не падает. Вдруг с грохотом закрылись двери и электричка уехала. От неожиданности Ирма шлепнулась. Вика усмехнулась, ощущая в душе непонятное злорадство.

Пришлось возвращаться обратно (а ведь почти дошли!), переходить на другую платформу, снова идти до головного вагона по скользкому асфальту. И ждать следующего поезда, который отправится неизвестно когда. Ветер больно стегал по лицу колючими льдинками, залезал под пальто ледяными пальцами, пробирая насквозь.

– Всё из-за тебя, – прошипела Вика Ирме. – Не могла сапоги нормальные надеть!

– А эти чем тебе не нравятся? Итальянские, натуральная кожа, в каких же мне прикажешь ходить? В таких как твои, что ли? – огрызнулась Ирма. И поскользнувшись, повисла на Викиной руке, сердито сопя. – Думаешь, я не видела, как ты улыбалась, когда я упала? Думаешь, если молчу, то мне не больно?

Вике хотелось провалиться сквозь землю. Ирма не на шутку разозлилась и ругалась по-настоящему, как пьяный грузчик. Мужчины качали головами и восхищенно смотрели ей вслед. – «Во загибает девочка! Семиэтажным, я такого не слыхал!»

Впрочем, «семиэтажные» слова относились не к Вике: Ирма «отводила душу», склоняя электричку по всем падежам, но как-то так получалось, что во всем виновата Вика. Как всегда.

Вике стало смешно.

–Ты же сама предложила – бегом до первого вагона, ты сказала, успеем, а не успеем, хоть согреемся, – напомнила она подруге.

– Я? – удивилась Ирма.

– Ну не я же! Я в последний вагон хотела, холодно же – идти, а ты…

– Ну да. А я говорю, добежим, успеем… И ведь почти дошли! Вот же сука…

– Кто сука? – вскинулась Вика, не ожидавшая такого от подруги.

– Да электричка, говорю же! Уехала, сука, а мы остались. Стоим, как две дурынды…

– Дурищи. Не дурынды, а дурищи. Ты только послушай, как звучит: ду–рри–щща! – предложила свой вариант Вика и тоненько залилась: хи–хи–хи! Ирма не выдержала и рассмеялась. Они стояли на полупустой вечерней платформе и умирали со смеху. Между тем красный семафор сменился зеленым, и вторая электричка… уехала без них! Они погрозили электричке кулаком – и хохотали, корчась от смеха и вцепившись друг в друга, чтобы не упасть. И никак не могли остановиться.

Отсмеявшись, Ирма извлекла из кармана изящный кружевной платочек, решительно в него высморкалась и скомкав, без сожаления выбросила в урну. – «И-ии-и-и…» – проблеяла Вика, вспомнив Виолетту Германовну. – «Перестань! Да зз-замолчи ты!» – прошипела Ирма. Говорить она не могла: Ирму душил смех…

С Ирмой было интересно. Вика забывала, что подруге двадцать восемь лет, да и сама Ирма об этом не помнила и развлекалась как девчонка. В центральном парке культуры и отдыха имени Горького они сорок минут простояли в очереди на американские горки – чтобы за семь минут «свободного падения» и сумасшедших виражей наораться до хрипоты и испугаться до смерти. После экстремального катания у обеих две недели не сходили синяки от железных бортов вагончика, на лекциях они заговорщически переглядывались и хихикали, и никто не мог понять, отчего им смешно…

Они катались по Москве-реке на речном трамвайчике и плевали с кормы по ветру: кто дальше плюнет, тот выиграл. Ирма веселилась, как пятнадцатилетняя девчонка, словно хотела возвратить недобеганное-недоигранное детство. Они были такими разными, но им было хорошо вдвоем. Вике льстило, что самолюбивая надменная Ирма, какой знали ее однокурсники, с Викой наедине становилась другой. Ирма же нашла в подруге отзывчивого, не оценивающего и не осуждающего ее собеседника. Вика ее понимала и не пыталась перевоспитывать, и Ирму это устраивало…

Однокурсницы терялись в догадках: как они уживаются – скромная, застенчивая Вика и раскованная (сказать точнее, разнузданная) ослепительная красавица Ирма с ее вечной издевательской усмешкой по любому поводу. На экзамене, если Ирма несла ахинею и преподаватель, полнясь праведным гневом, распекал ее на всю аудиторию, Ирма «держала улыбку», доводя профессора до тихой истерики. Это она умела!

– Я забыла… Простите меня. Я три ночи не спала, к экзамену готовилась. У нас в издательстве аврал, мне даже учебный отпуск не дали… Весь день работаю, как проклятая, а ночами над учебниками сижу… Лучшее время для усвоения материала! Я даже похудела! – Тут Ирма вставала и высоко поднимала юбку, открывая длинные стройные ноги – дабы профессор мог лицезреть, как она похудела… Профессор краснел и ставил ей «удовлетворительно».

– Вот же нахалка! Юбку не постеснялась задрать по самое некуда, и не покраснела даже! – осуждали выходку Ирмы однокурсницы.

Вика прощала подруге все. За вздорным характером и издевательской усмешкой по любому поводу Вика видела бесконечно одинокую душу, которой досталось от жизни немало синяков, и она изо всех сил старалась этого не показать. Ирму никто никогда не жалел, и она терпеть не могла сочувствия, когда, как она выражалась, «в ботинках лезли в душу». Отучили, призналась она как-то Вике.

До окончания хореографического училища оставался год, когда ее отчислили по болезни. Ирме пришлось учиться в «нормальной» (по определению Ирмы) школе, и для нее начался настоящий ад. – Знаешь, нас в училище по сокращенной программе учили, ни алгебры, ни физики, по остальному бегом-кувырком! Главное, чтобы по спецпредмету были хорошие оценки, за двойку отчислят.

А с общеобразовательными мы вообще не напрягались. Да и некогда уроки учить, мы же с утра до вечера занимались… Так что когда меня исключили, родителям пришлось нанимать репетитора. И все равно я в восьмом классе два года просидела… Школу еле