Елизавета Тюдор. Дочь убийцы - Виктория Балашова

Фрейлина заметила королеву и испуганно соскочила на пол. Анна подошла к девушке и схватила её за шею.

— Чтобы больше я тебя рядом со спальней короля не видела! — прохрипела она. Фрейлина дёрнулась, и у Анны в руке осталось порвавшееся ожерелье.

Генрих расхохотался.

— Выйдите обе. Меня ждут государственные дела, — объявил он дамам со смехом.

Униженная, Анна вернулась к себе. В комнате с подолом собственного платья на ковре играла Бэт. Её рыжие кудряшки выбивались из-под бархатного чепчика, придавая лицу задорное выражение.

— Мам, — улыбнулась девочка, увидев Анну.

«Похожа на отца», — подумала королева, молча проходя к постели.

Няня взяла Елизавету за руку и вывела из комнаты.

* * *

Оставшееся до турнира время Анна старалась вернуть себе хорошее расположение духа. Она собиралась действовать так же, как действовала раньше: вновь очаровать мужа, улыбаясь и непринуждённо беседуя с ним обо всём и ни о чём. Мужчины, которые и в самом деле в большом количестве окружали королеву, расточали комплименты, помогая возвращать хорошее настроение.

Среди друзей Анны числился её родной брат, друг Генриха, а также несколько придворных поэтов и музыкантов. Все они постоянно крутились в спальне королевы, отвоёвывая её расположение друг у друга. Иногда Анна, конечно, позволяла нм некоторые вольности. В последний год, когда Генрих стал от неё отдаляться всё больше и всё реже стал появляться в её спальне, ей оставалось довольствоваться вниманием других мужчин. Они, не обращая внимания на то, беременна она или нет, уверяли Анну в том, что она красивее всех на свете...

— Генрих, — Анна протянула руку для поцелуя одному из ближайших друзей мужа Генри Норрису, — ты всё же решил навестить меня. Я рада твоему приходу, — она благосклонно кивнула, указывая посетителю на низкую скамейку, стоявшую в её ногах.

— Что твой муж? По-прежнему позволяешь ему унижать тебя? — спросил поклонник, глядя на Анну снизу вверх.

— А ты по-прежнему позволяешь себе вольности, — Анна улыбнулась, — не стоит заходить слишком далеко. Король ревнует.

— Представь, что его нет. Перестань себе постоянно о нём напоминать. Генрих унижает тебя, не ценит. Всё, что он хочет, — это сына. А мне нужна только ты, и никто другой. — Норрис провёл рукой по юбке королевы, пытаясь под шёлком угадать положение её ноги.

— Не говори мне об этом! — Анна убрала его руку с платья. — Даже если Генрих умрёт, тебе не занять его места. — Она рассердилась, сама не зная на что. — Уходи. Сейчас придёт новый музыкант. Мне его очень хвалили. Я хочу послушать музыку одна...

* * *

Музыканту не повезло. Едва он покинул спальню королевы, как его схватили и препроводили в Тауэр. Целые сутки молодого человека пытали, выбивая признание, и в итоге он согласился со всеми обвинениями: «Да, королева изменяла со мной своему мужу, королю Генриху Восьмому», «Да, она говорила мне, что отравила Екатерину», «Да, она планировала отравить и самого короля».

Анна об этих признаниях ничего не знала и в приподнятом настроении отправилась на турнир. Разве она могла предположить, что прямо во время турнира Генрих обвинит её брата и своего ближайшего друга в измене и отправит их в Тауэр? В страшной башне и из них тоже выбьют признания, которые вовсе не облегчат им участь.

А второго мая на рассвете стражники вошли в спальню самой королевы.

— Ваше величество, пройдите с нами, — вежливо предложили Анне.

— Куда вы меня поведёте? — Она понимала, что происходит что-то ужасное, но ей не хотелось верить в худшее. — Вы меня проводите к королю? — Анна решила настаивать на своём до последнего. — Проводите меня к Генриху! — Не голос срывался, рыдания, подступавшие к горлу, не давали говорить спокойно.

— Да, конечно, — стражники получили приказ на словах соглашаться со всем, что потребует опальная королева. — Одевайтесь и идите с нами.

Её провели к лодке, пришвартованной у берега Темзы, и повезли в сторону Тауэра. Башня маячила вдали, не скрываясь и не таясь. Она словно приветствовала Анну: вот и ты здесь, и тебя не миновала сия участь, и тебе предстоит испытать на собственной шкуре все прелести пребывания в печально знаменитой темнице. Но Анна не хотела верить в то, что происходило с ней.

— К королю, везите меня к королю! — продолжала просить она замолчавших стражников. — Вы не смеете так поступать с королевой Англии! — кричала она, заливаясь слезами, забыв, как совсем недавно праздновала победу над униженной Екатериной.

* * *

Две недели в башне тянулись дольше, чем два года. В какой-то день к ней привели дочь, и на этом всякая связь с внешним миром прекратилась. Елизавета не понимала, что происходит, и лишь ближе прижималась к ожидавшей своей участи матери. Изредка их выпускали погулять во внутренний двор Тауэра, но никто с ними не заговаривал, старясь отводить в сторону взгляд, прекрасно осознавая, что судьба Анны Болейн предрешена.

И всё-таки суд состоялся. Пятнадцатого мая Анну провели в большой зал, где среди судей она с ужасом узнала собственного дядю, графа Норфолка, и бывшего жениха, графа Нортумберлендского. Естественно, Бэт на суд не взяли — она прогуливалась во дворе с няней. Но отчего-то она помнила и суд над матерью тоже.

— Признаете ли вы себя виновной в том, что изменяли своему мужу на протяжении последних трёх лет?

— Нет, я не виновна.

— Признаете ли вы себя виновной в том, что отравили бывшую королеву Англии Екатерину Арагонскую?

— Нет, я не виновна.

— Признаете ли вы себя виновной в попытке отравления принцессы Марии, дочери короля?

— Нет, я не виновна.

— Признаете ли вы себя виновной в попытке организовать отравление своего мужа, короля Англии Генриха Восьмого, чтобы после выйти замуж за Генри Норриса?

— Нет, я не виновна.

Приговор оглашал дядя Анны. Граф Норфолк сквозь слёзы несколько раз произнёс: «Виновна, виновна, виновна». Про себя он думал о том, как повезло, что ему самому отрубать голову не будут. Он выживет, и голова останется на плечах.

Приговор был зачитан. В зале поднялась суматоха — граф Нортумберлендский упал в обморок. Подписать приговор любимой когда-то им женщине оказалось непросто. Но Анне было уже всё равно. Она не видела ни слёз на лице дяди, ни лежавшего на полу бывшего жениха...

* * *

Эшафот был покрыт плотной чёрной материей. Специально выписанный из Франции палач, владеющий мечом, ожидал в стороне. Конечно, положено было королеву жечь на костре, но Генрих проявил невиданное милосердие и заменил костёр на отсечение головы: всё-таки впервые в истории страны казнили королеву. Игра стоила свеч. Или топора.