Предзнаменование - Валерио Эванджелисти

После двери в грязный, обшитый деревянными панелями вестибюль второй поворот ключа открыл вход в маленькую комнату, заставленную книгами. В ней только и умещалось, что две сдвинутые вместе кровати без бортиков и балдахинов. Пятна на простынях говорили о том, что здесь живут двое не слишком опрятных молодых людей, к тому же не брезгующих случайными свиданиями с девушками.

Нотрдам протянул руку к стопке книг и открыл одну из них, сдув с нее облачко пыли.

— Взгляните, — радостно воскликнул он, — это редчайшее издание!

Не прикасаясь к книге, словно боясь запачкаться, Молинас бросил взгляд на тщательно выписанный заголовок: «Ioannis de Monte Regio tabulae directionum profectionemque».[6]Он покачал головой.

— Это не такая уж редкая книга. Региомонтануса весьма ценил Папа Сикст Шестой, и в Италии в некоторых библиотеках эта книга имеется. А нет ли у вас чего-нибудь совсем необычного?

— Что вы скажете об этом томе? Это «Рlanispherium»[7]Клавдия Птолемея, без которого не осмыслить «Tetrabiblos».[8]По самым оптимистическим предположениям, во всей Европе существуют пять или шесть копий. Эта мне досталась за большие деньги.

Молинас изобразил интерес и принялся листать плотные листы греческого манускрипта, исписанные выцветшими чернилами. Он явно ожидал других результатов. Произнося слово «Абразакс», он не знал, что оно означает, но чувствовал, что произведет впечатление. Впервые он услышал это слово в сырых подземельях Suprema di Avila[9]от старухи, арестованной в Наварре во время облавы на jurginas, то есть наваррских ведьм. Учитывая почтенный возраст женщины, ее не пытали, только били. Сквозь стоны она назвала Абразаксом устрашающего вида амулет, который носила на груди. Тогда Молинас не посмел вмешаться в допрос, который вел кардинал Манрике, но взял на заметку странное слово, решив дознаться, что оно означает.

Второй раз он столкнулся с этим словом во время следствия но обвинению знаменитого и почтенного врача Эудженио Торральба в сношении с дьявольским существом по имени Зекиэль. Торральба сознался в принадлежности к так называемой «церкви иллюминатов», у которой слово «Абразакс» служило паролем. Он вступил в секту в Бордо во время чумы 1527 года, когда познакомился с ее основателем Ульрихом из Майнца. Юный ассистент Ульриха Мишель де Нотрдам, потомок испано-иудейского клана Бен-Астурхов и Санта-Мария, казалось, разбирался в оккультных науках не хуже учителя…

И теперь, пока Мишель показывал ему печатные книги и манускрипты, Молинас с нетерпением ожидал момента, когда тот откроет какой-нибудь трактат по ведовству. Вот тогда последнее отродье нечестивцев и попадется.

Но его постигло разочарование. Самым компрометирующим из всего, что показал Мишель, была рукописная копия «Большого Альберта», известнейшего сборника афоризмов и рецептов под редакцией Альберта Великого.

— Это устаревший текст, но в нем немало интересного, — пояснил Нотрдам, с религиозным почтением снимая книгу с полки. — Например, стоило бы задуматься над советом из третьего тома о применении козьего помета при лечении опухолей. И в самом деле, коза единственная из всех животных не болеет раком.

Молинасу не удалось скрыть нетерпения:

— А еще чего-нибудь более редкого у вас нет? Я имею в виду… — он понизил голос, — книги, запрещенные священниками.

Нотрдам поднял бровь.

— Вы имеете в виду колдовские книги?

— Да. Те самые, где говорится о нашем боге Абразаксе.

И тут Молинас проклял свое нетерпение. Услышав последнюю фразу, Нотрдам выпрямился во весь рост, глаза его сверкнули гневом, он указал пальцем на чужака и воскликнул:

— Есть только один Бог! — Мишель распахнул дверь. — Не знаю, кто вы такой, но приказываю вам немедленно убираться! Ясно, что вы провокатор и не имеете ни малейшего представления о том, что такое Абразакс. Убирайтесь подобру-поздорову, пока я не вышвырнул вас вон!

На мгновение Молинасу показалось, что юноша вот-вот на него набросится. Он поднес руку к стилету, именуемому «мизерикордия», который всегда носил под плащом, и быстро устремился к выходу. С низко опущенной головой он выскользнул на улицу, успев напоследок бросить взгляд через плечо. Нотрдам шел за ним следом, и взгляд у него был свирепый. Испанец юркнул в первый попавшийся переулок.

Завернув за угол, Молинас, тяжело дыша, прислонился к стене какого-то дома. Стыд от такого сокрушительного поражения был ничем в сравнении с досадой на собственную неосмотрительность. Он заслуживал наказания. Нашарив под плащом острый как бритва стилет, он несколько секунд любовался блеском клинка в лучах закатного солнца. Потом вонзил клинок в мякоть левой руки. Глаза наполнились слезами, но этого ему показалось мало. Он несколько раз повернул клинок в ране, пока боль не стала нестерпимой до потери сознания. Стиснув зубы, Молинас вытащил клинок из раны и нарочито медленно сунул его в ножны. В том месте, где плащ прикасался к руке, проступило почти невидимое на черном пятно.

На душе стало немного легче. Зажав рукой рану, он осторожно высунулся из-за угла и увидел, как Мишель де Нотрдам выходит из пансиона и быстрым шагом направляется к собору Сен-Фирмен. Слегка пошатываясь, Молинас двинулся за ним. На улице не было ни души, поэтому никто не заметил, что он оставлял на мостовой след из красных капель.

В палатку, теперь освещенную факелами, прибыли простыни, простерилизованные девицами из гостиницы. Окруженная товарками Коринна, засучив рукава, помогала студентам укладывать на них больных. Ее нимало не заботило, что плечики блузки все время спадали, обнажая цветущую, соблазнительную грудь. Да в этом кошмаре никого и не интересовали такие мелочи. Все звуки заглушали стоны, люди превратились в живые вместилища боли. В палатке было нечем дышать из-за омерзительного гнойного запаха.

Молинас держался поодаль, но так, чтобы все слышать. Рабле, увидев подходившего Нотрдама, вскричал:

— Где тебя черти носят? Могильщики явились ко мне с жалобой. Это правда, что ты приказал хоронить трупы под слоем извести?

— Правда. Они исполнили приказ?

— Да, но они хотят знать зачем. Я бы, честно говоря, тоже… Ты что озираешься? Ищешь кого-нибудь?

Молинас быстро спрятался за край палатки. Теперь голос Нотрдама долетал до него приглушенно.

— Ты случайно не видел здесь типа с хищным лицом, закутанного в черный плащ? Он вчера в полдень болтался в «Ла Зохе».

— Не помню. И потом, как ты можешь заметить, у меня, кроме твоего типа, есть о ком подумать. — Тон Рабле был скорее ворчливым, чем раздраженным. — На что он тебе сдался, кто он такой?