1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу

В письмах превалировали бытовые темы: воздушные налеты «томми», одежда, продуктовые карточки. В большинстве писем присутствовали вполне объяснимые опасения:

«Любимый мой, я все время держу пальцы крестом, чтобы ты вернулся к своей дорогой женушке и деткам. Дорогой мой, надеюсь, ты здоров, как там твои ноги? Дорогой, я днями и ночами думаю о тебе, потому что знаю, каково тебе приходится, если ты на марше… Ты сражаешься и должен сражаться, чтобы защитить свою женушку и деток; если бомбы летят мимо, это значит, мы тебя должны за это благодарить… Никогда тебя не забуду и всегда буду тебе верна…»

Норберт Шультце, берлинский композитор, вернулся домой после утомительной гастрольной поездки в полдень 21 июня. И тут его неожиданно вызвали на радио к директору. Он и еще один музыкант, Гермс Ниль, получили приказ участвовать в конкурсе «по сочинению музыкальной заставки к сводкам германского радио о ходе восточной кампании». Им дали два часа, после этого министр пропаганды Геббельс, который правил какой-то текст, должен был выбрать мелодию. Обоих композиторов провели в комнату, где стоял рояль. В конце концов, конкурс выиграл Шультце; Геббельс остановил выбор именно на его мелодии, сказав: «А теперь мне хотелось бы, чтобы вы сочинили и завершающую мелодию для русских фанфар». — «Не понимаю?» — пробормотал Шультце. «Разве вы не знаете?» — в свою очередь удивился Геббельс. Шультце на самом деле ничего не знал: «Нет, я за последние несколько дней ничего не слышал. У меня не было ни минуты свободной из-за гастролей». Министр пропаганды поставил пластинку «Прелюдий» Листа. Ее, оказывается, уже раза три передавали по радио, но Шультце не слышал. «Сочините концовку, — распорядился Геббельс, — ею будут открываться все сообщения по радио». Это была мелодия, которой начинались выпуски кинохроники «Дойче вохеншау», и она же превратилась в мелодию, предваряющую выпуски сообщений ОКВ. Ей суждено было стать увертюрой к сообщениям о ходе военной кампании против Советского Союза. Один унтер-офицер, артиллерист писал домой:

«А теперь о том, как тут дела. Через три часа мы передадим по радио приказ об открытии огня по позициям русских, и огонь этот сметет все живое. Вы будете спокойно спать, а мы с первой волной вторгнемся на территорию противника. Но уже утром вы узнаете, что пробил час, вспомните обо мне, пусть даже это письмо не успеет дойти до вас. Представляю, как вы все удивитесь и перепугаетесь. Но бояться нечего, здесь все предусмотрено, никаких сбоев не будет…»

Вдоль всей границы с Советским Союзом германские войска выдвигались на исходные рубежи. «Я находился в составе частей первой волны», — заявил Гельмут Пабст, унтер-офицер артиллерии, действовавшей в составе группы армий «Центр». В его дневнике с фотографической отчетливостью запечатлен последний этап подготовки. «Части стали бесшумно выдвигаться на исходные рубежи, все разговоры велись шепотом. Скрипели колеса, передвигались штурмовые орудия». Все эти образы навечно остались в памяти тех, кто смог уцелеть. Пехота начала развертывание. «Они шли в темноте призрачными колоннами по полям, на которых росла капуста и рожь». Достигнув исходных рубежей, они перестроились для атаки. Солдаты лежали, вжавшись в землю, слушая, как шевелятся в траве жуки и прочая живность, как квакают в Буге лягушки, и пытаясь разобрать доносившиеся с противоположного берега реки звуки. Все, затаив дыхание, ждали первого орудийного залпа.

А в тылу, на взлетной полосе полевого аэродрома Маринглен, сооруженного на территории оккупированной Польши, по воспоминаниям польского рабочего Доминика Струга, «в два часа ночи запустили двигатели. Аэродром ожил, в воздухе резко запахло авиационным бензином, все вокруг заволокло дымом от выхлопов двигателей». Рабочий продолжает: «Мы сразу же сообразили, что происходит. Потом мы узнали, что немцы начали войну с русскими». Самолеты, разбежавшись по полосе, поднимались в воздух и брали курс на восток. «Все до единой машины направлялись на восток, на Брест…»

«Бесконечное давление на личность»

Каждая армия, комплектуемая на основе всеобщей воинской повинности, есть отражение общества, ее создавшего. Однако вермахт образца 1941 года не являлся точной копией нацистского государства: в конце концов, он образовался из рейхсвера времен Веймарской республики. Но Вооруженные силы Германии переживали стадию перемен. Процесс этот, начавшийся в 1933 году, осуществлялся по мере экономического подъема Третьего рейха и военных успехов. Блицкриг в Польше, Нидерландах и Франции ознаменовал собой невиданный триумф армии. В кадрах еженедельного кинообозрения «Дойче вохеншау» все могли видеть Гитлера и его триумфальное возвращение из Франции. Он — на пике могущества и славы. Отбрасывая тени, поезд мчится в Берлин. Крестьяне вытягивают руки в нацистском приветствии, истерически рукоплещущие толпы, прибытие в столицу рейха, обставленное с воистину вагнеровской торжественностью. Дети в форме гитлерюгенда забираются на фонарные столбы — радость на лицах. Кордоны эсэсовцев едва сдерживают толпы обезумевших от восторга фрау. Геринг, вышедший к Гитлеру на балкон рейхсканцелярии, судя по выражению лица, поражен зрелищем несметной толпы, восторженные вопли которой не утихают на протяжении всего выпуска хроники.

Начало 1941 года. Член экипажа тяжелого бомбардировщика FW-200 «Kondor» наносит на хвост машины очередную отметку победы

Боевой дух вермахта в ту пору переживал кульминационный взлет. Кадры «Дойче вохеншау» с торжественным парадом победы в Берлине, показанные крупным планом, озаренные радостью женские лица, даже одинокая женская туфля на высоком каблуке на усыпанной цветами мостовой, запечатленная оператором после того, как схлынула толпа, полны патетики. Победителей Берлин встречал с подобающими им почестями. Организации и частные лица спешили выразить «благодарность нашим беспримерным солдатам», захлебывались в восторге средства массовой информации. Раненых осыпали подарками и пригласительными билетами на торжества. Это было лучшее время. В мае 1941 года рядовой Бенно Цайзер вспоминает о том, как его забирали в армию:

«Это были славные дни фанфар, парадов и «специальных сообщений» о «наших славных победах», они следовали одно за другим, именно это и обусловило приток добровольцев. Все казалось бесконечным праздником. Мы все ужасно гордились собой».

Успехи на фронте породили невиданный всплеск идеализма, подпитывавший нацистское мировоззрение, которое в нашем основанном на демократических ценностях, куда более трезвом и даже циничном обществе выглядело бы странно и нелепо. Лейтенант Герман Витцеман, в прошлом студент теологического факультета, маршировавший на восток с пехотными частями от Атлантического побережья Франции, сделал в своем дневнике высокопарную запись: