Обманутая - Барбара Делински

– Су Хиршорн, – пояснила Лаура. – Она возглавляет одну из моих бригад. Она нашла меня в «Вишнях».

Прозвучал следующий зуммер. «Звонят из офиса доктора Ларимера с напоминанием, что Джеффри Фрай назначен на прием к дантисту в среду в полдень».

Лаура кинула взгляд на Дафну, когда сообщение закончилось, но прежде, чем она успела рассказать о зубной боли Джеффа, последовало следующее сообщение.

«Привет, мам». Это был голос Скотта, звучавший на фоне смеха и чьей-то болтовни. При этих счастливых звуках Лаура прижала к губам кончики пальцев. «Похоже, тебя опять нет дома. Я просто хотел сообщить, что получил четыре с плюсом за тот экономический тест, который думал, что провалил. Статья по истории искусств продвигается нормально. Я пашу изо всех сил. Как и все. М-м, что еще? У нас тут была отличная вечеринка в прошлые выходные». Последовал взрыв смеха и приглушенный голос Скотта: «Заткнитесь, вы». И далее: «Мои друзья съели все, что ты прислала. Им очень понравилось». За этим последовали приветственные восклицания и аплодисменты. «Это означает спасибо. Ну, кажется, все. Скоро поболтаем. Пока».

– Что стало со скромным малышом, собиравшим ракушки со мной на пляже в Сен-Круа? – промолвила Дафна.

Лаура не спускала глаз с автоответчика.

– Он вырос. – Она ждала, затаив дыхание, пока машина не поставила ее в известность, что это было последнее сообщение.

Дафна прикоснулась к ее руке:

– Он появится. Мы его найдем.

Но Лаура думала уже о будущем.

– А как же Рождество? А поездка в Сабу после Нового года? А его день рождения, на который уже печатаются приглашения?

– К этому времени он будет здесь.

– А если нет? – Зазвонил телефон. И, схватив телефонную трубку, Лаура выкрикнула срывающимся голосом: – Алло?

– Это я. У тебя странный голос. Все в порядке?

– О Господи, Элиза.

– Его нет?

– Пока нет. Не было всю ночь. Что-то случилось.

– Сейчас я приеду.

Короткие гудки раздались прежде, чем Лаура успела возразить, впрочем, она и не собиралась возражать. После Дафны Элиза Шулер была одной из ее ближайших подруг. Они жили в одной комнате в колледже; и Лаура всегда утверждала, что единственное, что ее примиряло со школой, – это Элиза. В течение последующих лет они стали еще ближе. Именно на вечеринке в доме Лауры Элиза познакомилась с одним из клиентов Джеффа, за которым теперь уже шесть лет была замужем. Нельзя сказать, чтобы этот брак был заключен на небесах. Питер Шулер был старше Элизы, к тому же он был очень ортодоксален, что удваивало их разницу в возрасте. Но Элиза хотела детей, и Питер для этого вполне подходил. Таким образом, она получила двух девочек, не достигших еще пяти лет, горничную и бонну, на которой настоял Питер, что оставляло ей время для «Вишен» и Лауры. Лаура благодарила за это небеса. Экстравагантная до вбзалмошности, Элиза была настоящим сгустком энергии и к тому же обладала золотым сердцем. Дафна могла посоветовать Лауре, что делать дальше, но только Элиза была в состоянии поднять ей настроение.

Учитывая, что часы уже показывают девять, а ни Дэвид, ни детектив Дафны так и не позвонили, Лаура чувствовала, что потребуются недюжинные усилия, чтобы поднять ее настроение.

Джеффри Фрай проснулся со страшной пульсацией в голове. Он положил руку на лоб, чтобы умерить ее, но боль была всепроникающей, разливающейся по всему черепу. Ему рассказывали, что похмелье именно так и протекает, и теперь он знал это на собственном опыте. Сейчас он раскаивался в том, что напился до беспамятства. Но больше ему ничего не оставалось. Это было своеобразным обрядом посвящения, который должен был состояться давным-давно. Словно наконец он стал мужчиной за шесть недель до своего сорокадвухлетия.

Это забавное предположение навязчиво пульсировало в его мозгу между вспышками боли и пластом более серьезных мыслей. Он попытался открыть глаза, чтобы выяснить, действительно ли он что-то совершил, или это ему все приснилось, но веки отказывались подниматься. Поэтому, прижав растопыренные пальцы к макушке головы, он остался лежать не шевелясь, решив довериться лишь слуху и обонянию.

Он лежал на узкой простой деревянной кровати, которая оказалась даже несколько длиннее, чем требовалось. Простыни были жестко накрахмалены и пахли пластикатовыми мешками, из которых он изъял их накануне вечером. Теперь они сбились в комок, свидетельствуя о его умении стелить кровать, и при каждом вдохе он чувствовал прикосновение к своей коже грубого шерстяного одеяла. Одеяло тоже пахло новизной, что никак не соответствовало всему остальному.

Лежа на кровати с закрытыми глазами и больной головой, Джефф ощущал запах плесени и старости. Когда-то здесь жил рыбак с собакой. Если бы у рыбака была жена – она бы тоже мыла голову яблочным шампунем, клала саше в ящики с бельем и пользовалась дезодорантом «Джой», как жена Джеффа. Запахи и звуки этого дома были лишены нежности и мягкости. По крыше грубо барабанил зимний дождь, которому давно уже была пора превратиться в снег, а внизу под карликовыми соснами за полосой высохших водорослей и широким каскадом скал и валунов на камни снова и снова накатывало море в заунывном плаче поражения.

Он выбрал побережье, потому что любил море. Когда он был маленьким и его семья уезжала отдыхать к морю, он часами сидел, глядя на волны. Они завораживали его. Он ощущал их мощь.

Теперь, прислушиваясь к прибою, он так же чувствовал их силу, и в какое-то мгновение его озарило, что поражение потерпел он сам. Но мысль эта как возникла, так и исчезла, и он не стал к ней возвращаться. Он не хотел думать о поражении. Не хотел думать о том, что оставил за спиной. Он просто не мог думать об этом. Поэтому он покрепче прижал руку к голове, спустил ноги с кровати и, преодолевая накатывающую тошноту, принял сидячее положение.

Он застыл в этой позе, пока мир не перестал кружиться перед ним. Затем очень медленно он приоткрыл глаза. Для того чтобы осмотреть всю хижину, не требовалось поводить глазами, настолько она была мала. Но Джеффа не смущали ее размеры. Чем меньше, тем уютней. К тому же так было практичней. Все, что необходимо, было на виду, даже сейчас, невзирая на его временную близорукость. Он различил смутные контуры кухонной раковины и полок на одной стене, книжных полок и стола у противоположной стены и намек на гостиную мебель – у третьей. Посредине комнаты стояла дровянная плита, излучавшая остатки тепла от сожженных в ней накануне вечером бревен, между плитой и кухонной частью комнаты небольшой круглый стол с двумя стульями.

Все было сделано из дерева. Все несло на себе следы долгого пользования. Все нуждалось в ремонте. Но Джефф не жаловался. Ему нужно было спрятаться, а лучшего места было невозможно вообразить. Здесь его никто не найдет. Город находится на слишком большом расстоянии к северу, так что ни один представитель цивилизации не мог заглянуть сюда.

Нет. Никто его не найдет. Он все прекрасно предусмотрел. Когда прошлым летом он приехал сюда подыскивать хижину, он загримировался, назвал чужое имя и заплатил наличными. В течение всей осени он собирал необходимое – не только простыни и одеяла, но и кухонную утварь, тарелки, теплую зимнюю одежду. Делая это, он также соблюдал крайнюю осторожность, платя наличными и покупая по одной-две вещи за раз в магазинах, как можно более удаленных от Нортгемптона. Через две недели у него отрастет борода, через четыре – длинные волосы, а пока он сможет продержаться на тех запасах, которые вместе со всем остальным были сложены в багажнике «порше».