Река слез - Самия Шарифф

Но все же я считаю, что принятое решение расстаться было верным. Оттягивать было нельзя, так как промедление лишь усиливало страдания, неминуемые при разрыве отношений.

Мальчики негативно восприняли наш разрыв, так как Фрэнсис им нравился, и за почти три года наших отношений они привыкли видеть мужчину в доме по выходным. Что касается меня, я привязалась к его дочери. Вначале мои дети плакали горючими слезами, но вскоре утешились, как, впрочем, и я. Мы были готовы к новым, плохим и хорошим сюрпризам, которые преподносит нам жизнь.

Со временем я научилась смиряться с капризами судьбы, которая сама решает, что дать нам, а что забрать.

Пасмурная погода на любовном фронте и последующий разрыв отношений с Фрэнсисом заставили меня задуматься о том, какие мужчины прошли через мою жизнь.

* * *

Первым был муж, навязанный мне родителями, когда мне было шестнадцать лет, – монстр, погрузивший меня в кошмар. Я испытывала такой ужас, который трудно даже вообразить. Недостойное животное, которое надругалось надо мной в первую же брачную ночь, растоптав мое человеческое достоинство. Позднее, пользуясь моим неведением, он, скотина, исковеркал детство своей собственной дочери, годами изгаляясь над плотью моей плоти, над моей маленькой Норой. Если бы я все тогда понимала, моя месть была бы ужасной.

Сказанное мной может иметь тяжелые последствия, но я не сомневаюсь, что убила бы его. К счастью, я тогда ничего не знала, иначе в лучшем случае сгнила бы в алжирской тюрьме, а двух моих дочерей наверняка насильно выдали бы замуж. И кто знает, не оказались бы их мужья такими же демоническими тварями, как их отец. В тот раз судьба, как смогла, защитила нас.

Годы, которые я провела рядом с этим монстром, лишенным всего человеческого, никогда не испытывавшим ни сожаления, ни угрызений совести, кажутся мне почти вечностью. Я всего два раза видела его плачущим: когда умер его отец и когда по приговору суда казнили его племянника и двоюродных братьев, обвиненных в терроризме.

До сих пор я с ужасом думаю, что этот мужчина, проживая где-то на юге Алжира, продолжает излучать извращенную жестокость, оставаясь безнаказанным. Я прожила с ним пятнадцать лет, и поэтому безапелляционно заявляю: он извращенец и трус.

* * *

В моей личной галерее мужских портретов следующим был Хусейн, отец моих сыновей. В начале я была безумно влюблена в него. Неудивительно – ведь мой первый муж был чертом с рогами! Хусейн, человек, которого я любила так сильно, что хотела прожить с ним до конца своих дней, изменил мне с первой встречной, оправдывая себя тем, что он не смог удержаться от искушения, так как та женщина была его первой любовью. Я простила его еще до того, как убежала из Алжира со всеми своими детьми. Но вскоре после моего отъезда Хусейн взял в жены дочь своего лучшего друга, что стало венцом его измен.

Теперь, глядя на нашу семейную жизнь как бы со стороны, я понимаю, что между нами двоими не было глубокого доверия, мы не строили долгосрочных планов, не делали друг другу милых сюрпризов. Правда, жестокости тоже не было. Немногословный по природе своей, Хусейн предпочитал отмалчиваться. Когда я пыталась закатить ему скандал, он, не отвечая, просто уходил из дому и не возвращался, пока я не успокаивалась. К этому можно добавить только то, что он оказался недостоин моей любви.

Хусейн, тем не менее, навсегда останется отцом моих троих сыновей и тем единственным звеном, которое связывает меня с Алжиром.

* * *

Что касается Фрэнсиса, моей последней любви, то этот уроженец Квебека, может быть, недостаточно мужественный, вне всякого сомнения, обогатил мою жизнь. Было очень волнующе встречаться с западным современным мужчиной, который относился к женщинам не как к подстилкам, а как к равным себе. По крайней мере, теоретически. Когда я вспоминаю о нем, у меня все еще кружится голова. Он помог мне возродиться, и я нашла наконец место, где могу чувствовать себя непринужденно. Мои многочисленные проблемы стали препятствием для нашего союза и мешали взаимопониманию. Они оказались для него непосильным грузом, и мы были вынуждены расстаться.

Жаль. Я до сих пор по нему скучаю.

* * *

В коротком списке мужчин, которые влияли на мою судьбу, я чуть было не забыла основную фигуру – отца, того человека, черты которого взрослая женщина пытается найти в своем супруге. Он не просто не любил меня, ни разу не сказал ласкового слова, но подвергал меня суровым телесным наказаниям, испытывая при этом плохо скрытое удовольствие. Он избавился от меня, когда я была совсем юной, отдав в руки жестокого человека. Это отец морил меня голодом, держа взаперти в течение нескольких недель вместе с двумя моими дочерьми, только потому, что я хотела вырваться вместе с детьми из когтей недостойного существа, каковым являлся мой муж. Этот так называемый отец воспитывал меня на принципах, на которых должны были строиться в будущем мои отношения с другими мужчинами. Неудивительно, что это навсегда въелось в мое сознание.

Я до сих пор не упоминала одну фразу, поскольку она наполняет меня страданием. Ее произносили многие мужчины, в том числе и отец, а также моя мать: «Твои слезы – это всего лишь крокодильи слезы». Отец повторял ее во время наказаний, мой ненавистный супруг – когда насиловал меня. «Это фальшивые слезы, – говорили они, – на самом деле ты вовсе не страдаешь». Они заставляли меня мучиться молча и не лить слез, которые, по их мнению, были лживыми.

А что они думали на самом деле? Что я сделана не из плоти и крови, как они? Что у меня нет сердца? Что я вообще не являюсь живым существом?

Слишком много женщин страдает, не показывая слез. А зря! Пусть все знают, что слезы наши подлинные, они свидетельство той боли, которая разрывает наши сердца.

Однажды мой отец, типичный глава алжирского семейства, открыл мне одну сторону своей натуры, которая глубоко тронула меня. Это случилось во время единственного нашего с ним разговора после моего бегства из страны.

Зимой 2009 года моя младшая сестра сообщила, что отец находится на лечении в парижской больнице. Я позвонила ему туда.

Старый и тяжело больной, он в первый раз открыто проявил свои чувства. Голос у него был тот же, что и раньше, но говорил он без авторитарности и не без сожаления. Он повторил несколько раз: «Это мектуб. Это мектуб». Я догадывалась, что он хотел мне сказать: он, как того требовала традиция от каждого мужчины, взял на себя роль ответственного за семью, за дом и его обитателей. Мектуб – это судьба. Другими словами, общество ждало, требовало от него сурового обращения с теми, за кого он отвечает.

Он сказал мне: «Не плачь, дочь моя. Это я должен плакать, и уже давно. Я хотел бы, чтобы ты не сердилась на меня, чтобы простила за все. Единственное, о чем я тебя прошу: позаботься о себе самой и своих детях». Я испытала к нему жалость и поняла, что не смогу его ни в чем упрекнуть.