Заколдовать учителя? Нет проблем! - Томас Брецина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Счастливые учителя с большим, открытым для учеников сердцем и легкой рукой на хорошие оценки...» — читала вслух Тинка, преисполняясь все большим удивлением. — «Ах, сколько досады и тягостных усилий выпадает на долю бедного учителя, который берет на себя труд доступно и интересно объяснить ученикам сухой учебный материал. Начинающие колдуньи способны помочь ему заклятьем, благодаря которому самые глупые и неспособные ученики вдруг покажутся ему примерными мальчиками и девочками, и он охотно будет раздавать направо и налево хорошие оценки, как Дед Мороз — свои подарки».
Тинка скорчила рожицу, ее почему-то вдруг затрясло: то ли от смеха, то ли от отвращения к этому сверхсентиментальному тексту.
— Чур, меня! Книга такая приторная, что мне необходимо срочно съесть кусочек хлеба, иначе меня стошнит! — воскликнула она.
Приторная или нет, мне все равно, — решительно заявила Лисси. — Главное, что заклятье подействует и смягчит сердце Ваннэ.
Что ж, тогда вдвойне удачно, что Ваннэ придет сюда, — подытожила Тинка.
Колдунья-наставница строго-настрого предупреждала девочек, что колдовать они должны лишь в собственных четырех стенах и только в виде исключения, в самых экстренных случаях, им разрешается делать это вне дома.
Пока что сестры решили разделаться с домашними заданиями. Тинка потому, что не хотела ставить под угрозу свои хорошие оценки. Лисси потому, что не стремилась на следующий же день вновь привлекать к себе всеобщее внимание и выслушивать упреки учителей.
Послушай, Лисси, — робко заговорила Тинка, когда они разложили на маленьком столе в удаленной части сада учебники и тетради. — Представляешь, я уже второй раз вижу в кухне... белые полоски.
Ух ты! — Лисси смерила сводную сестру испытующим взглядом. — Белые полоски? Я слышала, что люди, которые слишком глубоко заглядывают в бутылку со спиртным, видят белых мышей. Сестренка, а ты случайно не прикладываешься к бутылке?
Что за чушь! — Тинка подняла руки, как бы давая клятву. — Нет, тут дело не во мне и не в моих глазах. Это как-то связано с нашей кухней. Возможно, это привидение.
Дух зебры! — прошептала Лисси гробовым голосом и испустила страшный крик призрака: — Ух-ху-хууу!
У тебя нервы не в порядке, — проворчала Тинка и решила никогда больше с ней об этом не говорить.
Спрятавшись в листве, над ними на все голоса распевали птицы. Солнце начало припекать, но девочкам это было только приятно. Лисси обычно выжидала, пока Тинка первая закончит уроки, чтобы затем «проконтролировать, все ли она сделала верно». На самом деле Лисси большую часть заданий у нее списывала.
— Знаешь, — Тинка играла с карандашом, он раскачивался у нее между пальцами, — я все думаю о твоей математике.
Тебе никогда не приходило в голову просто сесть и самой все выучить?
За кого ты меня принимаешь? — вскипела Лисси.
За того, кто вполне способен усвоить несколько элементарных математических правил, — ответила Тинка.
Ну да, конечно, я могу их усвоить. Только не в таком количестве и не все сразу, — жалобно пробормотала Лисси. Она вдруг впала в такое отчаяние, в каком Тинка ее еще никогда не видела. — Дома мне чаще всего это удается. Если я делаю уроки вместе с папой, у меня почти всегда выходит правильный ответ. Но когда я стою одна у доски, моя голова внезапно пустеет, как выдутое пасхальное яйцо. Все числа вдруг начинают ерзать туда-сюда, и я уже понятия не имею, что должна с ними делать и что мне следует писать.
Тинка сочувственно покачала головой:
— Думаю, ты все это только себе воображаешь.
Уф! Это была ошибка, этого ей не стоило говорить!
— Воображаю? Ты что, полагаешь, что я выдумываю? Или ты считаешь, что я просто безумно боюсь экзаменов, как все эти выскочки и карьеристы? Так вот, милочка, ты ошибаешься!
Выкрикнув это, Лисси вскочила с места и стала носиться по траве как безумная туда и сюда. При этом она дико жестикулировала.
— Ладно, пусть я не права, только угомонись! — попыталась успокоить ее испуганная Тинка.
«Аморе мио!»[3]— вдруг явственно донеслось до них в волнах теплого предвечернего воздуха. Где-то неподалеку душераздирающими голосами довольно фальшиво запел какой-то хор.
Аморе мио!
Аморе Лисси!
Вам поем серенаду
У заветного сада!
Девочки навострили уши. Неужели они ослышались? Или действительно прозвучало имя Лисси?
Аморе Тинка,
Ты как картинка!
Наш хор у ворот
Вам «Аморе» поет!
— неистовствовали ломкие мальчишеские голоса.
Как ты думаешь, это поют на улице? — неуверенно спросила Тинка.
Неважно, в любом случае нам следует заткнуть кое-кому глотки.
Энергичными шагами Лисси обогнула дом и вышла на извилистую дорожку из гравия^ которая вела вдоль кустов к воротам. Там стояли Ролли, Ханс-Гюнтер и Эльмар — одноклассники Лисси и Тин-ки — и, приняв необычайно гордый вид, как уличные певцы, заливались во все горло;
Аморе Тинка!
Аморе Лисси!
Здесь наша песня
Несется в выси!
Лисси посмотрела на них так, словно перед ней были три психа, только что вырвавшиеся из сумасшедшего дома.
Задребезжали садовые ворота Лидофских, и соседи выскочили на улицу.
— Немедленно прекратить это безобразие! Вы нарушаете наш покой! — завизжала госпожа Лидофски, на носу ко
торой с одной стороны болталась зел еная нашлепка. — Еще не прошло время дневного отдыха!
— Тише, тише, тише! — присоединился к ней супруг, и его голос напоминал тявканье маленькой собачки.
Мальчики на время прервали пение и в растерянности уставились на купальные халаты Лидофских.
Ханс-Гюнтер, который обычно задавал тон, дал чувствительный пинок локтем стоящему слева от него младшему годами Ролли, похожему на ежика из-за его оригинальной прически — смазанных гелем и торчащих остроконечными столбиками волос. Затем таким же образом Ханс-Гюнтер пихнул стоящего справа Эльмара с широкой щербинкой в переднем ряду зубов.
Продолжим! — сказал он командирским тоном и снова запел. Мальчики послушно к нему присоединились.
Нет, это уже нестерпимо! — грозно зашипела госпожа Лидофски. — Муни, вперед! — скомандовала она. Поскольку муж, запутавшись в своем похожем на черепаховый панцирь халате, отреагировал с некоторой заминкой, она сильно дернула его сзади за воротник.
Мальчиков, однако, невозможно было остановить. Они продолжали орать во всю глотку свое душещипательное «Аморе».