1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков

В общем, с враждебностью крестьян народники не сталкивались. Они столкнулись с полнейшим равнодушием, и это их задевало куда больше.

На данные факты стоит обратить внимание сторонникам теории заговоров. Сколько нужно иметь подготовленных агентов — то есть умеющих войти в доверие, знающих, что и как говорить — чтобы поднять «с нуля» хотя бы один уезд? Тут никакие масоны не справятся, не говоря уже об иностранных разведках.

Тем более что полиция неплохо отслеживала ситуацию — благо в сельской местности это сделать гораздо проще, чем в большом городе. В деревне каждый новый человек на виду. За народниками началась охота, и ходоки в народ обычно заканчивали так, как это изображено на картине Репина «Арест пропагандиста».

Рассматривая события из сегодняшнего времени, понятно, что полиции вообще не стоило бы вмешиваться в эти турпоходы. А еще было бы лучше — изымать наиболее упертых «буревестников» и не трогать остальных. Но тогдашние жандармы играть в такие игры просто не умели.

А народники оказались упертыми ребятами. Неудача с хождением в народ их не обескуражила. Они решили, что просто надо делать все более организованно и грамотно. Уже в 1874 году возникла «Всероссийская социально — революционная организация», которая в 1876 году переродилась во вторую серию «Земли и воли».

Тут уже начались игры в конспирацию, а соответственно вводилась дисциплина. До этого‑то ни о какой дисциплине у народников речь не шла, каждый делал, что хотел — а тут пошли иные дела. Так что Нечаев просто немного опередил время.

Организация уже имела свои регулярные печатные издания — «Земля и воля» и «Листок Земли и воли». С народническими изданиями связан любопытный эпизод. Как землевольцы, так и впоследствии террористы — народовольцы строго соблюдали закон об обязательном экземпляре[13]— несмотря на то, что их издания были нелегальными. Они кидали свои листки в почтовый ящик возле входа в Публичную библиотеку или присылали по почте. Поэтому все издания землевольцев и народовольцев сохранились, на радость историкам, в отличие от творчества более поздних революционных групп.

…Первоначально ребята из «Земли и воли» выступали за «второе хождение в народ». С учетом ошибок, предполагалось осесть на конкретном месте, занявшись каким‑нибудь подходящим делом — став учителями, врачами, фельдшерами, кузнецами (знали бы они, сколько надо учиться на кузнеца!) — кем получится. Словом, ассимилироваться. Кое‑кто даже начал это осуществлять — но ничего особо путного тоже не вышло. Слишком уж ребята торопились. Это вам не большевики, которые годы терпеливо ждали своего часа. Снова пошли аресты, итогом которых стал знаменитый «процесс 193–х» (1877 год), названный так по количеству обвиняемых. Процесс наделал много шуму, однако 90 обвиняемых были оправданы и лишь 28 приговорены к каторге. Правда, 80 человек из оправданных были высланы в административном порядке. У каждого губернатора имелось такое право.

Но еще раньше началось расхождение между «пропагандистами» и «бунтарями». Вот как излагает это В. Н. Фигнер, активная участница событий:

«…До конца 76 года русская революционная партия разделялась на две большие ветви: пропагандистов и бунтарей. Первые преобладали на севере, вторые — на юге. В то время как одни придерживались и большей или меньшей степени взглядов журнала «Вперед»[14], другие исповедывали революционный катехизис Бакунина. И те, и другие сходились в одном: в признании единственной деятельностью — деятельность в народе. Но характер этой деятельности понимался обеими фракциями различно. Пропагандисты смотрели на народ, как на белый лист бумаги, на котором они должны начертать социалистические письмена; они хотели поднять массу нравственно и умственно до уровня своих собственных понятий и образовать из среды народа такое сплоченное и сознательное меньшинство, которое вполне обеспечивало бы, в случае стихийного или подготовленного организацией движения, проведение в жизнь социалистических принципов и идеалов. Для этого требовалось, конечно, немало труда и усилий, а также и собственной подготовки. Бунтари, напротив, не только не думали учить народ, но находили, что нам самим у него надо поучиться; они утверждали, что народ — социалист по своему положению и вполне готов к социальной революции; он ненавидит существующий строй, и, собственно говоря, никогда не перестает протестовать против него; сопротивляясь то пассивно, то активно, он постоянно бунтует. Объединить и слить в один общий поток все эти отдельные протесты и мелкие возмущения — вот задача интеллигенции. Агитация, всевозможные тенденциозные слухи, разбойничество и самозванщина — вот средства, пригодные для революционера. Никому не известен час народного возмездия, но когда в народе скопилось много горючего материала, маленькая искра легко превращается в пламя, а это последнее — в необъятный пожар. Современное положение крестьянина таково, что недостает только искры; этой искрой будет интеллигенция. Когда народ восстанет, движение будет беспорядочно и хаотично, но народный разум выведет народ из хаоса, и он сумеет устроиться на новых и справедливых началах».

В 1877 году бунтари попытались поднять в Чигиринском уезде Киевской губернии крестьянское восстание. Ребята разобрались в ситуации и поняли, что социалистическими лозунгами крестьян не проймешь. В ход пошла легенда — дескать, царь — батюшка не в состоянии справиться с дворянами и чиновниками, а потому составил «Высочайшую тайную грамоту», в которой призывал крестьян создавать тайные общества («Тайную дружину») — с целью последующего восстания и отъема всей земли у помещиков.

Вот такая постановка вопроса была крестьянам очень даже понятна. В принципе, это развитие идей Пугачева, разве что без самозванства. Так или иначе, «Тайная дружина» насчитывала 2000 членов!

Разумеется, заговорщики «спалились» — иначе и быть не могло. Впрочем, совершенно не обязательно, что записавшиеся в «дружину» на самом деле выступили бы. Говорить о восстании и восставать — это, знаете ли, две большие разницы. Но впечатление на власти они произвели. Сажать стали больше, сажать стали веселей.

Часть землевольцев, в основном, группировавшихся на юге страны, пришли к выводу, что все эти затеи с хождением в народ бессмысленны. К этому подверстывалась обида на власти: нас сажают, гады такие! Это типичная двойная мораль революционеров всех времен и народов: дескать, мы боремся за правое дело, поэтому нам все позволено. А вот власти, которые нас за это гно- бят, — злодеи и вообще гады.

«Безрезультатна была при существующих политических условиях жизнь революционера в деревне. Какой угодно ценой надо добиваться изменения этих условий в деревне, а равно для того, чтобы изменить дух деревенской обстановки и действительно повлиять на жизнь всего российского крестьянства, нужна именно масса сил, а не усилия единичных личностей, какими являлись мы.