Хранители памяти - Максим Андреевич Далин

Я здорово удивился:

— Откуда ты знаешь?

Она тихонько фыркнула:

— Во время погружения я иногда видела образы, которые ты потом выбрасывал. Человек Олег, человек Дмитрий Антонович… этнографы. Где-то в деревне, где тепло. Ты их никогда не доводил до настоящей чёткости, но концепты я помню.

Я только присвистнул:

— Ничего себе… ты, значит, втихаря с помощью рабочих нейросетей мои мысли читаешь?

Динка рассмеялась:

— Я не читаю. Я вижу. Только то, что ты сам показываешь. Чувства тоже передаются… я знаю, что ты хорошо про них думаешь, про этнографов. Что они хорошие люди. Только мне грустно.

— Почему? — удивился я. — У тебя же теперь в городе на излучине всё равно никого нет. Там вообще мало кто выжил, я думаю. Ты такая одарённая, ты тамошний язык выучишь ещё быстрее, чем русский — он на ваш похож. Выйдешь замуж, дети пойдут…

Она привалилась к моему плечу, взяла меня за руку и принялась мои пальцы перебирать. И сказала грустно:

— Дети — хорошо. И замуж — тоже хорошо. Но, знаешь, я думала, что ты любишь сказки. Что мы потом будем генерировать какую-нибудь сказку… про крылатых рысей, про демона с глиняной головой… про поле упавших звёзд… Не будем, да? Тебе уже не интересно?

Вот и приехали, подумал я. Динка же — внутривидчик, поэтесса, художница. А я, получается, хочу у неё её краски с кистями отобрать и отправить на кухню. Да ещё пытаюсь себя убедить, что это нам обоим будет хорошо — и что я сам как-то проживу без неё.

Ну да. Моя натура, за которую меня били мало. Показал ей, в чём её талант, воспользовался — и всё. Спасибо, барышня, вы свободны. Валите в деревню детей рожать. А у меня будет релиз нового внутриВида, перспективы, награды на фестивалях и прочее, подобное…

За счёт Динкиных ужасных воспоминаний.

И никаких ей, значит, сказок?

И я решил.

— Ну вот что, — сказал я. — Через неделю сюда прилетит новый смотритель, будет встречать экспедицию биологов. А мы с тобой отправляемся на Землю, у нас будет презентация нового внутриВида. Про сказки потом поговорим. Сперва надо представить то, что мы с тобой сделали. Не будешь бояться? В чужом мире? Там далонгов нет, только люди, ты ж понимаешь?

Динка мои пальцы сжала. Сказала тихо:

— Я понимаю. Не испугаюсь. Прости, Еф-Мин, Женя. Просто… мне так понравилось это… создавать… как история становится… настоящей… Я думаю такие глупости… думаю, будто они теперь живые не только внутри моей памяти, а внутри нейросети тоже. Что они теперь там останутся, их увидят люди… и может, когда-нибудь, через много-много лет, их увидят и далонги, да? Вот придумают такие же машины, попросят у людей посмотреть внутриВиды — и увидят… Дурочка я?

Я её к себе прижал и целовал в макушку. И думал: вот как оно бывает, когда опережают время. Жертву тебе принесли, дурацкий бог. В первый раз ты гения видишь так близко — и он тебе друг. Может, даже в чём-то больше, чем друг.

Нельзя её бросать. Пропадёт от тоски.

Мы пропадём с тоски.

И я решил окончательно.

— Вот что, — сказал я. — Мы с тобой летим на Землю вместе. И будем вместе работать. А там — посмотрим.

Когда мы сменялись — рассказали на прощанье новому смотрителю, что он теперь божество маяка. Чтобы он не особенно удивился.

* * *

А на Земле мы произвели фурор. И скандал. И ещё фурор. И офигеть какой скандал.

Наш общий внутриВид под названием «Город на излучине» порвал топы. Да что! Он стал сенсацией! Учёные — этнографы, ксеноэтнографы, биологи, антропологи, биофизики, нейрологи, специалисты по нейросетям и ещё какая-то учёная братия — понаписали о нём больше статей, чем ВИДовские критики. Мы с Динкой совершили прорыв, хе! Впервые в истории человечества контакт человека с ксеносом оказался абсолютен — на уровне общих, соединённых в один монолит чувств и воспоминаний.

Да о таком никто и подумать не мог.

Учёные таскали нас по конференциям и симпозиумам. Мой глубокоуважаемый соавтор-далонг, госпожа Дин-Леа, шестнадцати лет от роду, оказалась потрясающе востребованным консультантом, всё научное сообщество было готово ей ноги мыть и воду пить за интервью. Им же комментарии сразу понадобились. Уточнения. Эксперименты.

Учёные сообразили, что нейросети для внутриВида — идеальный, оказывается, инструмент для контактов. На мой взгляд, они только одного не учитывали — гениальности моей Динки. Они думали, что надень шлем на первого встречного ксеноса — он тебе и выложит немедленно всю душу пополам с историей своего мира.

Учёные всегда так: какой-нибудь ослепительный случай кажется им основой для панацеи. А это только случай. Возможность, вероятность… Наивные…

А ещё, при том, что мы вызвали дичайший ажиотаж в научном сообществе всего мира, моя аудитория попроще устроила такой хейт, какого я не видел никогда.

«Планета обезьян». «Обезьяний любовничек». «Извращенец — и не лечится». «Фу-у, драма из обезьяньей жизни». «Внутривидчику должно быть понятно: с его героем будут себя отождествлять. И с кем здесь? С обезьянкой?» «Зоофилия запрещена». «Смотритель маяка — опасная работа: поживёшь годик один — и мартышки красавицами кажутся». «Других инопланетян для него нет, только первобытные обезьяны с красными задницами. Хвалю за выбор темы».

Наши ВИДголы дорисовывали самым отвратным образом все, кому не лень. Динка одинаково бесила и в золотисто-белом вышитом хегонде и бронзовых ожерельях, и в футболке и джинсовом сарафане. Больше всего, почему-то — чудесный ВИДгол, где у Динки на плече сидел Пронька-Глазастый, держась лапкой за шпильку у неё в причёске. Просто верхом остроумия им казалось написать: «Гы! Обезьяна с обезьянкой!»

Меня это бесило невероятно, я был готов этим придуркам, тупым хохмачам головы поотрывать своими руками.

А Динка, читая комментарии, ухала и хихикала. И говорила, обнимая меня:

— Мы почти одной крови, Женя. Твои сородичи совсем такие же, как мои сородичи: стоит им увидеть что-то необычное — как хочется швыряться грязью. У тебя есть только один недостаток, по-моему: у тебя нет большой генеральской мозоли на попе, чтобы им всем показать. А мне как-то неловко, неженственно. Но если тебе очень нужна помощь — я покажу.

Я целовал её и ржал. И как же я был счастлив, что не оставил её на Фреоне! Она была — воплощённый здравый смысл, я её любил всей душой… и я стал учиться так же плевать на беснующихся родичей-приматов, как и она.

Единственное, что у нас не вышло — это начать сразу генерировать вторую часть «Города на