В оковах страсти - Дагмар Тродлер

— Элеонора! Элеонора! Дитя, где вы? Отзовитесь же.

Голос Майи звучал хрипло, наверное, она уже давно звала меня. Стук деревянных башмаков раздавался по булыжной мостовой двора — это она расспрашивала прислугу на кухне, не знали ли те, где я. Никто меня не видел. Я чувствовала, что никто и не горел желанием меня видеть. Они больше не доверяли мне. Суеверные сплетницы-служанки даже не станут выполнять моих распоряжений, пока я в немилости. Я уже почти тосковала по суду Божьему, чтобы доказать им всем, даже последнему свинопасу, что я невинна и чиста, как кристалл.

— Элеонора! Дитя дорогое, ну где же вы?

Она стояла перед входом в конюшню. Я медленно утерла мехом накидки слезы на лице, в последний раз коснувшись мягких волосков, опять запихнула накидку в солому, в самый угол, туда, где нашла ее. Едва дыша, я встала. Самая короткая в мире история любви началась и закончилась здесь, в конюшне, и продолжалась не дольше мессы.

Ногти моих рук маленькими острыми ножами впились в ладони, когда я уходила с конюшни. Скулы свело так, что было больно.

— Элеонора! Матерь Божья, помилуй меня, куда вы скрылись! — Майя стояла перед конюшней. — Я везде искала вас, везде! — Майя заключила меня в объятия и расплакалась. — Ваш жених заявил о своем желании еще раз увидеть вас, прежде чем вас заключат во флигель монастыря, закрытый для посторонних. Пойдемте, я немного приведу вас в порядок, пойдемте!

Мой жених желал меня видеть. Я пошла за Майей в женскую башню. На губах моих был привкус крови.

— Ваш платок, где вы его опять потеряли? И вообще, что вы делали на конюшне? Я вас везде искала…

Не переставая, она говорила сама с собой, проворно передвигаясь по женским покоям, роясь в сундуке, прикладывая ко мне то один, то другой наряд и разные цепочки, снимая их, чтобы заменить другими, убирая со лба волосы и укладывая локоны, добиваясь, чтобы они ровно легли на лоб.

— Вы не проронили ни слова! Не потому ли, что переполнены счастьем от того, что все так хорошо завершилось? — Она остановилась и посмотрела мне прямо в глаза. — Он мог опоить вас чем-то! — прошептала Майя. — И вы знаете это. Но теперь у вас есть мужчина, который на своих руках пронесет вас через ворота замка, пусть даже за обещанные угодья вашего отца. Так что уж молчите и будьте благодарны судьбе за это!

В раздумье я смотрела на свое отражение в зеркале, когда она закончила заниматься мною. Мой жених хотел меня видеть…

— Я пойду одна, оставь меня. Гизелла в зале, она сможет быть при мне.

Качая головой, моя старая горничная смотрела, как я осторожно ступала по лестнице, ведущей вниз, и наконец скрылась в темноте двора.

Глубоко вздохнув, я направилась не в сторону зала, а вдоль стены к донжону и исчезла за тяжелым порталом. Никого из стражников не было, за столом сидел оруженосец и пировал. На лестнице, ведущей в подземелье, нарос толстый слой мха. Я едва не поскользнулась, но в последний миг сумела ухватиться за выступ в стене. Пальцы покрылись сырой зеленой слизью. Холодной пеленой лег мне на грудь затхлый воздух темницы. В темном углу звякнула связка ключей — слуга раздавал в этот час узникам еду. Отец посадил в темницу заложников Хаймбахера, которых освободил бы лишь за хороший выкуп. Вряд ли Клеменс вызволит их отсюда. На цыпочках прокралась я через ход, проходящий мимо каморки охранников, к двери Нафтали. Холод, словно кошка, вцепился в мой затылок, и я почти ощутила его зловещее дыхание.

Тайком взглянув на пентаграмму над круглой дверной ручкой, я, чуть помедлив, постучала по древесине дверным кольцом. Герман открыл дверь и впустил меня.

— Мы ждали тебя, девочка.

В клубах пара, обволакивающих стол, на котором проводились опыты, с палочкой в руках возник еврей. Герман уменьшил огонь под одной из стеклянных колб и открыл вентиль, из которого тотчас же со свистом вырвался горячий пар. Нафтали, внимательно осмотрев жидкость в колбе, кивнул.

— На этот раз раствор будет интенсивнее. Делай дальше так, как договаривались.

Он скатал в трубочку лист пергамента, убрал его в ящик и подошел ко мне.

— Ну, детка, голова твоя еще на плечах и выглядит намного привлекательнее, чем раньше. Но, насколько я знаю Альберта, он просто так этого не оставит.

И хоть я изо всех сил старалась держать себя в руках, глаза мои вновь наполнились слезами. Я терла их кулаками, чтобы не разрыдаться, вцепившись в кожу ногтями; Нафтали обнял меня и стал утешать на своем древнем языке, снял с головы платок и успокаивающе погладил по волосам. Мудрый старый человек понимал страдания, пронзающие меня, и его участие, словно бальзам, подействовало на мою душу.

— Вытри слезы, девочка.

Подбадривая меня, он предложил мне сесть в кресло. Герман протянул мне стакан молока. Оно было теплым и отдавало ароматом корицы, имбиря и кардамона.

— Пей, это заставит тебя думать о другом. Если хочешь, можешь навестить нашего гостя. Он выздоравливает. И спрашивал о тебе.

Он спрашивал обо мне. Действительно ли хочу свидеться с ним? Но Нафтали уже отодвинул от стены сундук и откинул в сторону ковер.

— Ступай же, — промолвил он. — Мы немного обезопасили наш тайник. Когда захочешь выйти — постучи.

С клокочущим сердцем прошла я через узкие воротца, закрыв за собой дверь. Тассиа как раз поднялся от жаровни, где он готовил мазь и теребил корпии. Ровными рядами стояли горшочки, до краев наполненные лечебными травами, семенами и целительными настойками, в идеальном порядке был разложен на подносе перевязочный материал, а ящичек с инструментами поблескивал в свете масляной лампы. Неужели всего несколько дней назад я сидела здесь? Каким же незнакомым показался мне теперь этот мир!

— Я и не рассчитывал, что так скоро вновь увижу вас, графиня.

Эрик опустил руку с бокалом, из которого только что пил. Умытый и причесанный, он вовсе не напоминал больного, которого совсем еще недавно терзала лихорадка. Короткие темно-русые волосы обрамляли узкое лицо и ниспадали, когда он наклонялся вперед, на глаза. Сердце мое при виде его сжалось, но я подавила нахлынувшие чувства.

— Не хотите ли присесть? Может быть, бокал вина? Ваш отец хранит в своих бочках истинные сокровища, вот уж не ожидал…

Он закрыл глаза. Я отошла к двери и дернула круглую дверную ручку, но никто не открыл. Из глаз моих полились слезы.

— Будьте уж так добры и разделите содержимое этого бокала со мной, фройляйн. Я и на самом деле ждал вас. Выпейте со мной, Элеонора.

Мне так не хватало дружеского участия, что я больше не стала ни о чем размышлять, а вытерла лицо и опустилась на подушку Тассиа на приличном расстоянии от Эрика.

— Пейте, Элеонора.

Он протянул мне бокал и наблюдал, как я глоток за глотком выпила все. Вино слегка обжигало и приглушало во мне боль. Эрик смущенно закашлялся.

— Простите за недружеский прием. Я… я чувствую себя здесь, внизу, так стесненно. Они не хотели, чтобы я лежал под открытым небом, после боев вокруг много всякого люда. — Он сдержанно улыбнулся. — Мастер Нафтали очень заботится о моей безопасности.