Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг

же впечатляющей внешностью, одно присутствие которого могло утихомирить потенциальных бунтовщиков. Помимо прочего, он нес на себе авторитет императрицы.

Для Екатерины отправить на опасное дело Орлова было равносильно личному участию, а ее Совет никогда бы не согласился отпустить свою императрицу в захваченную чумой Москву. Поэтому когда Орлов сам вызвался установить контроль над ситуацией в Москве, Екатерина с благодарностью приняла его предложение, хотя и опасалась за его безопасность. Некоторые из его соперников при дворе, вероятно, не особо сопротивлялись его желанию стать жертвой чумы.

20 сентября, в день семнадцатилетия великого князя Павла, лорд Кэткарт доложил графу Суффолкскому о решении Григория, сведения о котором получил из первых рук:

«Утром граф Орлов сообщил мне, что убежден: величайшее несчастье Москвы — это паника, которая охватила и знать, и самые низшие слои населения. Отсюда и плохой порядок, и недостаточное желание урегулировать ситуацию. Он намерен завтра утром отправиться туда, чтобы попытаться принести максимально возможную пользу.

Он сказал, что чума или не чума — он все равно выедет завтра утром, поскольку давно изнывает, ожидая возможности сослужить какую-нибудь особенную службу императрице и стране, а такая возможность редко выпадает на долю отдельного человека и никогда не обходится без риска. Он надеется справиться с этой ситуацией, и никакая опасность не удержит его от попытки принести пользу»{504}.

Григорий отбыл вечером 21 сентября в сопровождении свиты чиновников, врачей и военных. На следующий день, в день девятой годовщины коронации, Екатерина, как обычно, появилась при дворе, несмотря на то, что неважно себя чувствовала. Лорд Кэткарт так отозвался о ее недомогании:

«Говорят, она постоянно мучается из-за несчастья с ее подданными в Москве и трусливого поведения дворян и людей, облеченных властью, которые оставили город и бросили народ в бедственном положении. Эти обстоятельства и опасность, которой подвергает себя граф Орлов, как считают, служат немалым пополнением ее тревог»{505}.

Через два дня после отъезда Орлова в Москву Екатерина получила ужасающие известия о том, что там происходит в действительности.

В начале сентября люди начали собираться у Варваровских ворот в ограде восточного края Китай-города (обнесенный стеной торговый квартал вдоль Кремля). Над воротами висела икона Богоматери, о чудодейственных свойствах которой ходили многочисленные рассказы. Люди останавливались, чтобы помолиться там, приносили лампады, а солдат Семеновского гвардейского полка Савелий Бяков с рабочим золотошвейной мастерской Ильей Афанасьевым вешали их перед иконой. Пять священников из бесчисленного множества московских священнослужителей без прихода, которых фамильярно называли «попы с перекрестка», приходили, чтобы служить молебны. Бяков, Афанасьев и третий человек, крестьянин по имени Петр Иванов, начали сбор милостыни на покупку для иконы серебряного оклада. Стали собираться толпы, чтобы сообща засвидетельствовать почтение иконе, и в течение двух дней на серебряный оклад было собрано более двухсот рублей{506}.

Архиепископ Московский отец Амвросий — человек, назначенный Екатериной, которого она очень ценила за энергичные попытки усовершенствовать беспорядочное городское церковное ведомство, — заинтересовался этим всплеском народного благочестия — и потому, что многолюдные сборища противоречили противочумным мерам, и потому, что подозревал жульничество, возможно даже с участием некоторых священников, в сборе такого количества денег якобы для оклада к иконе. Поэтому вечером 15 сентября он послал нескольких официальных лиц опечатать ящик, в который собирались народные пожертвования. Но в толпе, потерявшей доверие к официальным лицам и искренне верящей, что одна лишь чудодейственная икона способна спасти от чумы, начали кричать (как Екатерина рассказывала впоследствии мадам Бьельке): «Архиепископ хочет украсть деньги Благословенной Девы, он должен быть убит!»{507} Среди людей начались драки, наиболее обозленные помчались к Кремлю. Там, снова со слов Екатерины, «они разбили двери монастыря, где жил архиепископ[40] разграбили святую обитель, напились в подвалах и, не найдя того, кого искали, отправили группу в Донской монастырь, выволокли оттуда старика и жестоко убили его»{508}.

С помощью небольшой группы солдат и двух пушек генерал-лейтенант Еропкин кое-как восстановил порядок. Согласно его первому донесению, как минимум сто человек было убито в Кремле и двести сорок девять арестовано; многие оказались ранеными. Через несколько дней он прислал Екатерине уточненные данные: семьдесят восемь человек убито, и это окончательная цифра; двести семьдесят девять арестовано. Девятнадцать человек из отряда Еропкина было ранено, один позднее умер. 27 сентября Екатерина разрешила опубликовать официальные цифры потерь от чумы в Москве — те, что были уже известны — в надежде остановить дикие слухи. В тот же день лорд Кэткарт написал о «печальном» событии графу Суссекскому, добавив об императрице: «Она под огромным впечатлением от этого бедствия и не может, хотя и пытается, скрыть свои чувства»{509}.

Прибыв в пораженный город 26 сентября (раньше он не смог туда попасть из-за плохих дорог), Григорий Орлов осуществил серию мер с целью восстановить среди населения порядок и доверие к властям. Меры эти включали обещание свободы тем крепостным, которые добровольно пошли работать в больницы, открытие детских домов, распределение пищи, одежды и денег и возобновление работы публичных бань. Закрытие бань было первоначально произведено как профилактическая предосторожность — но непопулярность этого решения вызвала вспышку возмущения. Более трех тысяч старых домов было сожжено и шесть тысяч продезинфицировано.

Были также предприняты меры предосторожности, чтобы предотвратить распространение чумы из Москвы, в особенности в направлении Санкт-Петербурга. В конце сентября Сенат запретил всем правительственным учреждениям, кроме Коллегии иностранных дел, Военной коллегии и Адмиралтейства, принимать курьеров прямо из Москвы. Все посланцы должны были задерживаться в Торжке, где их встречали курьеры из Петербурга, которые забирали депеши и сами проделывали остальную часть пути. Почту из зараженных мест нужно было брать щипцами, а письма окуривать. Все домовладельцы и жители обязаны были соблюдать различные меры предосторожности, касающиеся того, как принимать посетителей, дезинфицировать багаж, куда немедленно сообщать о любом случае внезапной смерти или лихорадки. Особые подозрения падали на старую одежду, продаваемую старьевщиками.

17 октября Екатерина прервала заседание Совета, чтобы объявить о введении дополнительных мер против чумы. Решено было поставить вокруг Петербурга кордон, чтобы все прибывающие проходили дополнительный карантин. Уильям Ричардсон прокомментировал происходящее так: