Гобелен - Фиона Макинтош

Король шел мимо. Уинифред запаниковала. И тогда Джейн, чувствуя ужас своей «хозяйки», подползла к королю и схватила его за полу темного парчового камзола. Ей показалось, что послышался треск рвущейся материи. Присутствующие замерли – возможно, камзол действительно порвался. Джейн не было до этого дела.

– Ваше величество! – снова воскликнула она и попыталась засунуть петицию в монарший карман. Однако король продолжал движение.

Тут Джейн пришла в ярость. Нет, она не отстанет! Не отцепится от камзола, заставит короля обратить на нее внимание. И пусть она смешна в глазах придворных, пусть все видят, как коленопреклоненную графиню Нитсдейл тащат по скользкому паркету. Джейн больше не молила с колен Уинифред – она ехала на своем подоле, намертво вцепившись в короля, который по-прежнему умудрялся делать вид, что ничего необычного не происходит.

Лишь когда один из придворных советников шагнул к Джейн, взял ее за талию и потянул прочь от короля, Джейн почувствовала, что пальцы Уинифред разжались. Не потрудившись ни оглянуться, ни остановиться – только еще выше подняв голову, – король Георг поправил на себе камзол. С точки зрения здравомыслящего наблюдателя, монарший поступок выглядел неслыханной грубостью.

Низко опустив голову, поддерживаемая за талию учтивым джентльменом, Джейн тихо плакала. Слезы жгли ей глаза. Петиция валялась на полу. Впрочем, ее быстро поднял другой придворный и передал третьему.

Остальные придворные уже тянулись прочь из зала, вслед за удалявшимся монархом, точно пчелы, увлекаемые ароматом единственного медоноса. Даже у джентльмена, который отцепил Джейн, нашлось для нее совсем немного слов.

– Вы не ушиблись, графиня?

Джейн отрицательно покачала головой, слишком потрясенная, чтобы говорить. Джентльмен кашлянул.

– Желаю вам доброго вечера, миледи, – выдал он, слегка поклонился и поспешил вслед за остальными. Дамам, бросившимся к Джейн, достался его неодобрительный взгляд.

– Дорогая графиня, кажется, вы произвели впечатление на придворных, – сокрушенно констатировала миссис Морган.

– А на короля? На короля я произвела впечатление? – прошептала Джейн, не в силах скрыть эмоций и за это злясь на себя.

– Боюсь, что да, притом далеко не то, которое хотели, – вступила миссис Миллс.

– Дорогая Уинифред, ты цела? Должно быть, ты отбила себе колени! – принялась квохтать неизменно верная Сесилия, оправляя на подруге платье.

– Ничего я не отбила. Миссис Морган…

– Да, графиня?

– Не знаете ли вы джентльмена, который взял мое прошение… после того, как оно упало на пол?

– Знаю – это лорд-постельничий.

– В силах ли он помочь мне?

– Не могу сказать, моя милая. Разве что за вас вступятся ангелы Господни. Нынче вечером постельничим будет лорд Дорсет – мой старинный друг. – Прежде чем Джейн открыла рот, миссис Морган остановила ее жестом. – Зная об этом, а также убедившись, что вы непреклонны в своем намерении просить монаршего снисхождения, я несколько часов назад написала письмо лорду Дорсету.

– Он уже получил письмо? – выдохнула Джейн, ощущая, как расправила крылья надежда в ее душе.

– Пока нет. Но я сейчас сама поговорю с лордом Дорсетом. Сегодня он играет в карты с принцем Уэльским, о чем мне доподлинно известно.

– Как мне благодарить вас, миссис Морган? – пролепетала Джейн, обнимая новую подругу. – Я ваша должница.

– Тогда я немедленно иду к лорду Дорсету. Полагаю, мы и так уже злоупотребляем гостеприимством сих стен, – с нажимом произнесла миссис Морган; впрочем, глаза ее сверкнули улыбкой в адрес Уинифред. – Не будем же упорствовать.

Джейн кивнула.

– Верно, леди, нам пора.

С опущенными веками, чтобы не наткнуться на осуждение тех, кто видел ее позор, Джейн пошла прочь из зала. Впрочем, она таки перехватила глубоко оскорбленный взгляд герцога Монтроза. Джейн сообразила, что поведение короля вызвало бы подобные чувства в любом аристократе. Герцог Монтроз, давний знакомый Уинифред, предпринял попытку приблизиться к ней, но Джейн качнула головой: мол, не надо афишировать нашу дружбу. Кто знает, как может пригодиться герцог, если петиция все же будет прочтена королем? Лучше, чтобы его попытки порадеть не имели для посторонних отношения к дружбе с графиней Нитсдейл.

На следующий день миссис Морган прислала записку, в которой заверяла, что петиция доставлена куда следует и принц Уэльский ее прочел, притом «с изрядной благосклонностью». Также миссис Морган писала, что его высочество показал петицию «всем сочувствующим». Несмотря на атмосферу неприязни, царившую накануне, все свидетели безобразной сцены потрясены грубостью короля. Рассказы об унижении королем благородной леди уже циркулируют по Лондону. «Иными словами, дражайшая графиня, вы завоевали симпатии лондонского общества – а вовсе не осуждение. Говорят, в истории Англии еще не бывало, чтобы монарх не принял прошения о помиловании – пусть даже поданного самой жалкой нищенкой. И на площадях, и в светских салонах, и в модных кофейнях твердят одно: нельзя так обращаться с благородной леди, поведение короля непростительно. Подозреваю, давешними действиями вы, душа моя, немало испортили монаршую репутацию».

Увы: прочтя эту последнюю фразу, Джейн не знала, торжествовать ей или плакать.

Миновали еще четыре мучительных дня, в течение которых Джейн заламывала руки и металась по комнатам. Наконец стало известно, что в полдень палате лордов будет представлена общая петиция.

Чтобы избежать внимания прочих постояльцев, они уселись в отдельной гостиной миссис Миллс. Джейн почти упала в кресло, едва ли заметив, что обтянуто оно ослепительной оранжевой и золотой парчой, а ножки, как не преминула похвастаться миссис Миллс, щеголяют резным узором в виде листьев плюща. В следующую секунду Джейн вскочила – оставаться в неподвижном положении она просто не могла.

– Святые небеса! Уильяма завтра казнят! Должно быть, они и меня решили свести в могилу!

Не только тревога за жениха говорила в Джейн – она чувствовала теперь и боль Уинифред.

У подруг не нашлось слов, чтобы утешить ее; они продолжали тихонько переговариваться, в то время как Джейн металась по ковру, каковой ковер, по заверениям миссис Миллс, был вывезен из Константинополя, прямо из знаменитого сераля.

– Ты сделала все, что могла, дорогая Уинифред. Много ли найдется жен, которые решились бы на такое? – принялась увещевать Сесилия, обеспокоенная метаниями подруги.

– Разве? – усомнилась Джейн, бросилась к окну, которое выходило на сад. Обнесенный стеной, он, казалось, тоже дрожит от холода. Взгляд блуждал, ни на чем конкретном не останавливаясь, мыслями Джейн была в лондонской клинике, где, беспомощный, недвижный, ждал приговора Уильяму Максвеллу другой мужчина. – А по-моему, я сделала не все.