Второй пояс. Откровения советника - Анатолий Воронин

А представление тем временем продолжалось.

Из строя вышел верзила под два метра ростом с безоткатным орудием на плече. Не знаю почему, но этого бородача я сразу же мысленно окрестил «гиббоном». Я вспомнил, что как-то раз пытался поднять на плечо точно такую же «безоткатку». Тяжеловатой она мне тогда показалась. А этот «гиббон» со своей «бандурой» обращался так, словно это отстрелянный тубус «мухи».

Но это было только начало. То, что я увидел позже, меня вообще ввело в ступор.

Как и предыдущий стрелок, «гиббон» начал с «разминки». Сначала он пробежал с орудием метров триста, нарезав несколько кругов вокруг того места, где мы стояли всей толпой. Потом, закинув «безоткатку» за хребет и обхватив ее ствол обеими руками, несколько десятков раз присел. Но и этого ему показалось мало. Разбежавшись, он исполнил несколько кульбитов через голову, не выпуская при этом орудия из своих сильных рук. Мне даже дурно стало от всего увиденного. Мысленно почему-то представил, что вот такие «молодцы» наверняка есть и среди «духов». Не приведи Господи повстречаться с таким на узкой тропинке в «зеленке». От него-то уж точно живым не уйдешь, если, конечно, первым его не убьешь. Вспотеешь, пока завалишь такого верзилу, и наверняка весь магазин с патронами ухайдокаешь.

«Гиббон» тем временем, окончательно подразмявшись, занял исходную позицию для стрельбы. Не снимая «безоткатку» с плеча, он замер на пару секунд и, как мне показалось, практически не целясь, выстрелил куда-то вдаль. Орудие громко ухнуло вышибным зарядом, и снаряд, зашелестев опереньем хвостовика, полетел в сторону пустыни. Буквально через секунду-две метрах в трехстах от места стрельбы поднялся клуб черного дыма и до слуха донесся звук взрыва. Вместе с дымом в воздух взлетела пустая двухсотлитровая бочка. Точнее было бы сказать, не сама бочка, а то, что от нее осталось. И я опять подивился – с такого расстояния, без оптики и попасть в бочку! Что тогда для него танк или БТР? Всадит снаряд за милую душу туда, куда посчитает нужным. Пожалуй, не позавидуешь экипажу броника, нарвись он на такого вот «гиббона». А сколько их еще бегает сейчас по всему Афгану, воюя по другую сторону баррикад?

Однако что-то я здорово приустал, глядя на все эти выкрутасы ополченцев. Явно все эти «показательные выступления» прежде всего были рассчитаны на то, чтобы наехать на мою психику. Пожалуй, любой человек, увидевший подобное, долго еще будет чувствовать себя неуютно в окружении таких вот «человеков с ружьями». Лучше бы не видеть мне всего этого. А я-то все удивляюсь, откуда у «духов» столько силы воли и сноровки. Мы их колошматим без меры, бомбами закидываем, а они, словно птица феникс, вновь из пепла возрождаются. Вот они, эти самые «духи», но только пока не кусачие. Стоит лишь по ошибке или злому умыслу дать таким по зубам, и живым от них уже не уйдешь.

Я сказал Хакиму, что вполне удовлетворен тем, что сейчас увидел, и обязательно буду ходатайствовать перед своим кабульским руководством о передаче постов второго пояса обороны Кандагара ополченцам Мамад-хана, и только им. Хаким тут же перевел мои слова Мамад-хану, и тот расплылся в самодовольной улыбке. В знак всеобщего согласия и взаимопонимания был совершен соответствующий обряд. Кто-то из афганцев принес полное ведро воды, и хозяева и гости по очереди вылили ее небольшими порциями на землю. Что сей ритуал означал, я так и не понял, но поучаствовать в нем пришлось и мне. Потом Мамад-хан, взявшись за руки с Хакимом и заместителем ложестика, предстали перед объективом моего фотоаппарата. А афганцев медом не корми, лишь бы посниматься. Остальные ополченцы, да и царандоевцы тоже, взгромоздившись на грузовик, попросили и их запечатлеть на память о столь знаменательном событии, и их усатые физиономии едва уместились в видоискателе «Зенита».

Прощальные обнимания, лобызания, добрые напутственные слова друг другу. Правда, слез умиления я тогда на лицах афганцев не заметил, да и чепчики в воздух никто не бросал.

Тем не менее предварительные переговоры прошли весьма успешно, и мы имели моральное право гордиться собой.

Наступила пора возвращаться в Кандагар.

Когда мы тронулась в путь, нафары Мамад-хана открыли беспорядочную стрельбу в воздух из всех имеющихся у них стволов. Один только Мамад-хан не стрелял. Он молча стоял посреди пыльной дороги, скрестив на груди свои жилистые руки, и с прищуром смотрел вслед уходящей колонне.

Двадцатого марта в Афганистане наступил Навруз – мусульманский Новый год. А коли так, то на работу мы опять не будем ездить целых три дня. У афганцев праздники, значит, у нас выходные дни. У нас праздники – выходные дни у афганцев. Одним словом, круговорот пустоты в природе.

Лично для меня первый день праздников был примечателен тем, что на работу все-таки пришлось поехать. Мы едва собрались позавтракать, как с КПП городка прибежал посыльный, который и сообщил мне приятную новость о том, что за мной приехал «ландкрузер» командующего. Ну надо же, такая великая честь. Неужели в городе или на постах обороны произошло ЧП? Хотя, по логике вещей, все должно было произойти с точностью до наоборот. Если бы в городе произошло что-либо из рук вон, Мир Акай наверняка не стал бы гонять в «Компайн» свою машину.

Накануне вечером и практически всю ночь лил сильный дождь. Словно сама мать-природа напоследок решила очиститься от скверны, накопившейся за истекший год. А рано утром тучи разом разбежались в разные стороны, и умытое солнце заиграло своими яркими лучами, отражаясь ими в многочисленных лужах.

Сколько раз мне приходилось ездить в город и возвращаться обратно, но я никогда не видел такого количества людей, сколько их было на улицах Кандагара в тот праздничный день. То ли оттого, что после проливного дождя воздух был свеж и чист, а жара спала, то ли оттого, что в городе не было видно ни одного советского солдата, но именно в этот день я впервые увидел кандагарцев совсем в другом ракурсе. Нет, ничего в их внешнем виде особо не изменилось, но вели они себя намного раскованней обычного, а лица их источали радостные, светлые улыбки. И словно не было на этой земле никакой войны.

В центре города, в непосредственной близости от ворот «Идго», афганцы еще накануне установили высоченные качели и небольшие карусельки. И вот теперь, когда наступил этот праздник обновления, аттракционы стали местом массового паломничества горожан. Кандагарская молодежь, стоя на широких досках качелей сразу по нескольку человек, методично раскачивала их, взлетая к небу, с тем чтобы уже в следующее мгновение рухнуть вниз, к земной тверди. Если следовать народному поверью, впервые услышанному мной в Кандагаре, именно во время катания на качелях душа человека очищается от скверны житейского бытия и становится намного чище.

А в это самое время маленькие дети-несмышленыши с радостным визгом катались на малюсеньких карусельках, сделанных из обычных жердин. Бородатый мужик, по всей видимости, ответственный за детские аттракционы, стоял возле вертикальной карусели и, перебирая руками жердины, раскручивал ее вместе с сидящими в люльках детьми. Тут же, буквально в нескольких шагах от импровизированного «луна-парка», полуголая малышня бегала по лужам, умышленно падая и кувыркаясь в дождевой воде. Шум, гам, веселье. Наиболее пронырливые торгаши, подогнавшие свои передвижные ларьки к месту развлечений, бойко торговали фруктами, жвачками и охлажденными напитками.