Есенин - Виталий Безруков

Сергей засмеялся из темноты:

— Хорошо, Илья! Если что, скажу…

Оставшись один, Илья уселся на лавочку и закурил, благодарно глядя вслед ушедшему брату.

В полной темноте Есенин крадучись прошел через сад, то и дело натыкаясь лицом на яблоневые ветки. «Хоть бы луна взошла, а то глаз коли», — досадовал Сергей. Осторожно ступая по песчаной дорожке, он обогнул дом и среди темных окон увидал окно спальни, горевшее слабым зеленым светом. Дом был одноэтажный, но с высоким фундаментом, и залезть так просто в желанное окно было непросто. Есенин отломил длинную ветку от какого-то куста и, потянувшись, постучал концом ее по стеклу. Стук был тихий, но, видимо, его ждали, потому что тут же погас свет и окошко быстро распахнулось. Высунувшись в окно, Кашина робким шепотом спросила:

— Сергей, это ты?

— Я, — тоже шепотом ответил Есенин. — Слушай, Анна, я не смогу забраться к тебе… тут уцепиться даже не за что! — пошарил он ладонью по стене.

Кашина тихонько засмеялась:

— Я еще днем у садовника лестницу утащила. Поищи тут, в кустах напротив.

Есенин подошел к кустам и, раздвинув ветки, пошарил в траве ногой. Лестница оказалась на месте. Это была небольшая стремянка. Есенин приставил ее к стене. Поднявшись на несколько ступенек, он ухватился за подоконник и, подтянувшись, легко спрыгнул в комнату. Сердце его бешено колотилось.

— Что с лестницей делать? Вдруг увидят? — спросил он, переводя дух.

— Кому увидеть? Все в доме спят. — Анна закрыла окно и задернула штору, потом зажгла настольную лампу под зеленым абажуром. Увернув фитиль и оставив чуть видный огонек, она повернулась к Сергею.

Высокая, стройная, в белой ночной рубашке, с распущенными волосами, Анна выглядела намного моложе своих лет. Есенин не отрываясь изумленно смотрел на нее. Почувствовав, что краснеет под его взглядом, она юркнула в постель, плотно укрывшись легким одеялом. Сергей стал торопливо раздеваться. Она лежала не шелохнувшись, и только ее взгляд не отрываясь следил за ним. «Скорее, скорее», — мысленно подгонял себя Есенин с возрастающим чувством неловкости. Наконец, совершенно обнаженный, он сделал несколько шагов к кровати. По внезапно наступившей тишине Сергей почувствовал, что Анна затаила дыхание. Присев на край кровати, он нагнулся к ней, на миг ощутив пьянящий аромат ее волос, и тут ее руки, выжидающе лежавшие поверх одеяла, взметнулись и крепко обхватили его голову. Страстным порывистым движением она прильнула к нему и прижала его рот к своим губам так горячо и жадно, что Сергей даже опешил. Давно женщины не целовали его так исступленно, так отчаянно. Анна откинула одеяло и, словно змея, выскользнула из своей рубашки. «Погаси свет», — попросила она срывающимся голосом. Сергей отрицательно помотал головой. Какое-то мгновение он полюбовался ею и, хрипло прошептав: «Ан-а-нн-на-а-а», стал неистово терзать ее плоть. Он владел ею безжалостно, чувствуя, что именно «объятие до боли» доставляет ей наслаждение… А ей все было мало, мало! С какой-то хмельной силой Анна обнимала Сергея, пока у нее не перехватило дыхание. Наконец она ослабила объятия, и ее руки начали блуждать от висков к затылку, ероша его кудри. Но она не отпускала его. Лишь на мгновение откинувшись, она как завороженная посмотрела Сергею в глаза, а затем вновь привлекла его к себе. Самозабвенно, с какой-то бессильной яростью покрывая поцелуями его щеки, губы, глаза, лоб, она лепетала, нет — стонала, как в горячке: «Мой! Любимый! Мальчишка! Ты! Ты! Ты!» Все сильнее, все безумнее становился ее натиск, все жаднее и жарче ее объятия и поцелуи, но вдруг по ее телу пробежала судорога… Она жалобно вскрикнула, объятие ослабло, руки безвольно опустились, а тело продолжало подергивать в легких конвульсиях. Анна отпустила Сергея, голова ее упала на подушку, и только глаза сияли торжествующим блеском… Внезапно застыдившись, она завернулась в одеяло и прошептала в изнеможении: «Боже мой, как я порочна!» Когда Есенин, тяжело дыша, лег рядом, Анна осторожно положила ему голову на грудь. Слушая, как сильно бьется его сердце, она виновато спросила:

— Ты презираешь меня. Сережка? — Голос ее был мягкий, грудной.

— О чем ты, Анна? — Голова у Сергея кружилась, перед глазами все плыло.

— Замужняя дама! Сама навязалась! В постель затащила! — Теперь в ее голосе дрожала и прорывалась какая-то дразнящая нотка, и это не понравилось Есенину.

— Не надо, Анна! — попросил он. — Тебе хорошо?

— Сереженька! Глупый! Только с тобой я испытала… не знаю, как назвать это чувство: то ли в бездну падаешь, то ли поднимаешься ввысь! — Анна снова крепко прижалась к нему. — Я давно замужем, детей родила, а если бы не ты… так и прожила бы, не изведав этого счастья. Понимаешь?.. А помнишь, как тогда, в реке?..

— Помню, Анна, все помню, — просто ответил Сергей. — Первая ты была у меня. Всерьез я тогда об тебя поцарапался… Страдал… Но ты барыня была, в белой накидке, а я парень деревенский, — с горечью припомнил Есенин, но Анна нежно зажала ему ладонью рот.

— В том, что произошло тогда, не было будущего, Сережка, поэтому я и не хотела продолжать. А теперь что говорить… со мной останется только моя печальная тайна преступной страсти. — Она приподнялась в кровати и села, опершись руками и запрокинув голову. Сергей увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него. Но на этот раз она лишь уступила его порыву. Покорно принимая его ласки, она оставалась спокойной и холодно сдержанной. Дождавшись, когда Сергей насытился, Кашина поднялась с постели и, накинув красивый шелковый халат, вышла из спальни. Есенин еще не успел прийти в себя, как Анна вернулась, неся в руках маленький поднос с двумя бокалами шампанского. Сергей благодарно улыбнулся: «Как кстати!»

Он большими глотками осушил свой бокал и снова откинулся на подушку. Легкий хмель ударил ему в голову.

— Хочешь, я тебе стихи почитаю?

— Нет, Сергей, могут проснуться в доме… Налить еще? — спросила Анна, наблюдая, как Есенин жадно пьет вино.

— А можно? — лукаво улыбнулся Сергей.

Анна отдала ему свой бокал, а сама сходила в другую комнату и принесла початую бутылку, поставив у кровати. Есенин поднялся, и, налив себе и ей, снова выпил.

— Сергей, зачем ты пьешь? — вдруг по-матерински строго спросила Анна. Есенин удивленно посмотрел на нее.

— Обидно за тебя… Такой поэт, и… эти пьяные дебоши!

Есенин опустил голову, как провинившийся ученик.

— Не знаю, — пожал он плечами.

— Кому же знать? — с искренним участием спросила Анна.

— Кому же знать? — повторил Есенин ее вопрос и, озорно усмехнувшись, неожиданно ответил только что родившейся строчкой: «Наверно, в осеннюю сырость меня родила моя мать». — Ты слышишь? Диалог в стихах получается:

Ты: «Кому же знать?»

Я: «Наверно, в осеннюю сырость меня родила моя мать.»