Мама!!! - Анастасия Миронова

Сашей и Ваней, а сама встала с другой от Дылды стороны. Ваня руку Салавата тоже не взял, он посмотрел на него зло и сказал:

– Так стой!

Салават держался только за Сашу.

Снова игра. Ваня с Анькой начинают и вызывают Алёшу Симакова. Он толстый, даже не может разогнаться. Семенит на своих пухлых ножках, врезается в Сашу. Прямо лоб в лоб. И тут же протискивается между ней и Салаватом.

Булыгин начал, не дожидаясь, пока их шеренга подготовится. Он на этот раз, громко смеясь, даже не стал кричать: «Цепи кованые» – вся их шеренга сразу заорала: «Аню! Аню!» Та развернулась ко всем спиной и, сделав большой крюк, пошла к кустам, где бросила рюкзак. Саша побежала за ней.

– Ты чего?

– Я так не хочу.

– Как?

– Я играть хочу. Тебе-то самой интересно бы было так-то?

Анька показала на остальных. Та и другая цепочка тут же опустили руки и растерянно переминались: вроде и не играют уже, но и не расходятся.

– Как так?

Только Саша задала этот вопрос и вдруг сама поняла – Аньке неинтересно, когда все вокруг нее крутятся.

– Как-как? Жопой кряк! Прилипли, блин… «Аня, Аня…» А я так не хочу! – сказала она и полезла кусты.

Возле кучи портфелей и рюкзаков Саша нагнала Аньку. Та вытаскивала свой рюкзак с самого низа. Его легко было найти – он единственный из всего класса был не детский. Кожаный коричневый рюкзак с двумя квадратными карманами спереди, которые закрывались на золотистые красивые застежки. Его лямки, тоже кожаные, можно было соединять молнией в одну и носить через грудь или на плече, как сумку. Таких рюкзаков Саша на Лесобазе ни у кого не видела – остальные ходили с цветными портфелями-ранцами, у Андрея Киселёва был пластиковый дипломат. Рюкзак носила только Анька и уже не первый год. Сейчас она вытащила его, заваленный, нашла свой пакет со сменкой, засунула в рюкзак и надела его на спину. Потом попросила Сашу поправить ей лямки.

– Пойдем, – сказала Анька.

Саша двинулась за ней. Они, обдирая шапки, пролезли через заросли и выбрались уже у самой стены школы. Анька, вжавшись в нее спиной, потихоньку обходила здание. Если идти так вдоль стенки, то после нескольких поворотов можно выйти на запасную дорогу через старый школьный парк. Его давно не чистили, потому что по нему никто не ходил, – выход с этой стороны был очень далеко от пешеходного перехода. Парк порос мелкими деревцами. Они с Анькой пошли через эти жидкие заросли. Саша прислушалась: в «Цепи кованые» никто не играл, зато теперь слышен был какой-то шум и взрослые голоса.

– Бежим! – крикнула Анька.

Саша дернула ее за рукав и развернула к себе:

– А чего мы сюда ушли?

Анька оскалила свои большие квадратные зубы:

– Так нет никакого карантина. Я соврала.

Саша споткнулась.

– А че там сидеть-то?

Анька хихикнула и уже побежала было к дороге, но потом резко остановилась:

– Да ты отряхнись и рот-то закрой, – она снова улыбнулась. – У Эллы этой еще природоведение в конце. Она бы тебя замучила… Ааа, побежали, – крикнула вдруг Анька и показала за спину на школу.

Саша понеслась за ней и даже не посмотрела, что происходит на крыльце. Слышала только голоса. Это за ними. Быстрее, надо быстрее! Кофта у нее под шубой неудобно загнулась во время игры и перекрутилась, делать большие шаги было сложно, шапка давно намокла изнутри, мешок со сменкой разлетался из стороны в сторону и бил по локтю, но Саша бежала изо всех сил. Бежала, задыхаясь, спотыкаясь, не видя уже ничего от заливавшего глаза пота и не слыша ничего от шума собственного дыхания. Как же она любит Аньку!

Пятый класс.

Листьева убили

– Шесть! Семь! Восемь! Девять! Теперь еще раз – один! Два! Три! – Анька оперлась правой рукой о стенку, а левой, словно дирижерской палочкой, отбивала в воздухе такт. Ее лицо, вспотевшее, возбужденное, нависало над маленькой и толстой Лизой Михальковой. Та стояла, вжавшись спиной в стенку, пучила глаза и глубоко вдыхала.

Анька продолжала:

– Четыре! Пять! Шесть! – досчитав до девяти, она повернулась к остальным девочкам, махнула самой крупной Оксане Ермаковой и крикнула: «Давай!»

Оксана выставила вперед загодя сцепленные в замок руки, чтобы с силой надавить толстушке Лизе на грудь.

– Давай! Сильней! Еще чуть-чуть! – Анька навалилась сзади на Оксанку, чтобы та лучше давила Лизу.

Саша стояла у окна и смотрела. Она уже видела эту игру: нужно было тридцать раз глубоко вдохнуть, задержать дыхание и дать нажать себе в середину груди. Если всё сделать правильно, то можно потерять сознание и упасть. Саша никогда в это не играла, она боялась и одновременно не верила, что и впрямь можно отключиться. Она считала, что девочки просто подыгрывают Аньке, которая придумала так развлекаться. Произносить все числа до тридцати Анька ленилась, поэтому повторяла три раза по десять. Сама она худенькая и слабая, поэтому для решающего усилия держала при себе Ермакову, у которой было квадратное лицо и ноги, словно два бочонка. Оксанка по команде нажимала на грудь девочке, которая хотела потерять сознание, и та вскоре падала. Лиза сейчас тоже как-то обмякла, начала медленно сползать вниз по стенке. Анька поддерживала ее с одной стороны, а с другой стояла Марина Нохрина. Лиза подогнула смешно ноги и повалилась на колени. Ее очки свалились на пол, но не разбились, упав на подол школьной формы. Лиза выглядела страшно, но Саша всё равно думала, что та притворяется.

– Вы что здесь опять делаете? А ну в кабинет! – закричала вдруг завуч Ирина Юрьевна. Она обычно никогда не поднималась на их третий этаж, а тут почему-то пришла. И так не вовремя.

Анька испугалась, отскочила от Оксаны и каким-то странным движением стала трясти руками, будто хотела стряхнуть с них свою вину. Толстая Лиза, сидевшая на коленках, повалилась туда, где только что держала ее Анька, и начала приходить в себя. Завуч подбежала к ней:

– Вы что творите? Сколько раз было говорено – не играть в такие игры! Хочешь в один прекрасный день не очнуться? – Она потянула Лизу за воротничок платья.

– Вставай! Вставай, кому сказала! Где ваша учительница? Из какого вы класса? – Завуч обернулась и посмотрела на остальных девочек, которые так и стояли полукругом. Анька спряталась за них.

– Из 5-го «А», – пикнула Марина Нохрина. Она тоже чувствовала, что виновата.

– Всех в «Д» переведу. К дебилам! – прокричала завуч и нашла-таки глазами Аньку. – Это ты! Я видела, ты уже который день подначиваешь