Крылья - Юрий Нестеренко

Одежда, которую я кое-как выжала на себе, подсохла на солнце довольно быстро. Вообще особого интереса у прохожих мой ктитойский наряд не вызывал — в порту кого только не встретишь. Если что и привлекало внимание, так это мое исхудавшее лицо. Однако я с детства привыкла ходить в брюках и в юбке чувствовала себя ужасно нелепо, поэтому я решила, что после того, как найду лавку ювелира и продам кулон и заколку, первым делом куплю себе более подходящую одежду. Нет, первым делом я съем что-нибудь более основательное, чем ломтик йовула, а потом куплю одежду. Дальнейшие планы тоже были просты и реализуемы: найти корабль до Гантру и купить место на борту.

Поскольку язык я знала, то лавку нашла довольно быстро. Правда, по пути пришлось пару раз присесть передохнуть — удивительно мерзкое все же состояние, когда организму не хватает сил. Ювелир, толстый пожилой аньйо с брюзгливо оттопыренной нижней губой, внимательно изучил мои сокровища через увеличительное стекло, затем взвесил на маленьких весах, аккуратно укладывая пинцетом крошечные гирьки.

— За кулон с цепочкой — пятнадцать дилумов, — объявил он. — И тридцать за заколку.

— То есть как пятнадцать? — опешила я. Курса я не знала, о чем вспомнила с сожалением, но кулон должен был стоить во много раз больше заколки. — Это вообще сколько в ранайских йонках?

— Текущий курс йонка к дилуму — один к трем, — проинформировал он меня. — А сколько вы хотите за цветную стекляшку?

— Стекляшку?

— А вы не знали? И цепочка с оправой тоже не серебряные, а посеребренные.

Я молчала, убитая этой новостью. Значит, весь мой капитал составляют какие-то паршивые пятнадцать йонков? Этого никак не хватит до Гантру. На это я едва смогу отъесться…

— Заколка стоит двадцать йонков, — хмуро сказала я, пытаясь выторговать еще что-то. — В смысле шестьдесят дилумов.

— Если кто-то предложил вам такую цену, почему вы не продали ему? — пожал плечами ювелир. — Я вижу, что вы в затруднительном положении, и могу дать вам сорок, но это уже практически мне в убыток.

— И двадцать за кулон.

— Восемнадцать. И медью, а не серебром.

— Ладно, — вздохнула я.

Уже выйдя из лавки и отойдя на приличное расстояние, я вдруг поняла, что единственным свидетельством фальшивости кулона были слова ювелира. И что, даже если хорошо одетый старик и впрямь носил дешевую подделку, он вряд ли стал бы прятать ее под рубаху. Раз он так сделал, значит, понимал, что вещь представляет ценность и в трюме ее могут украсть или отнять. Конечно, он мог и сам не знать, что вещица поддельная, но как раз это было наименее вероятным. Неужели меня опять обвели вокруг пальца?! Конечно, почему бы не обмануть молодую наивную девчонку, которая одета по-ктитойски, но говорит с ранайским акцентом и имеет слишком изможденный вид, чтобы владеть драгоценностями на законных основаниях. Как и капитан «Королевы морей», ювелир, должно быть, мгновенно просчитал, что заступиться за меня некому. Если я теперь заявлюсь к нему с полицией, он скажет, что впервые меня видит. Или, еще лучше, предъявит действительно фальшивый кулон — не обязательно даже такой же, но похожий.

А вот мне привлекать к себе внимание полиции совершенно ни к чему.

«Ладно, — сказала я себе, — в конце концов, у меня действительно не было законных прав на этот кулон. Как и на те деньги, которые у меня отобрали на „Королеве“.

А то серебро, что действительно было моим, забрало море, так что обижаться не на кого». Правда, это разумное рассуждение не мешало мне стискивать кулаки от гнева.

В портовых городах основные торговые заведения, как правило, сосредоточены вблизи берега, так что вскоре я была уже на рыночной площади, где купила и съела, прямо не отходя от прилавков, несколько фруктов, а затем упоительный аромат привел меня в пекарню, где в мою собственность перешел пышный теплый каравай с румяной корочкой. Не буду говорить банальности, что ничего вкуснее никогда не ела… впрочем, уже сказала. Отламывая от него по кусочку и растягивая удовольствие, я отправилась на поиски старьевщика — при моем нынешнем скудном бюджете я не могла покупать одежду у более респектабельного продавца. В лавчонке, больше похожей на конуру тйарва, за ветхой занавеской я переоделась в полотняные штаны, просторную рубаху (ее пришлось пока натянуть поверх крыльев, что было ужасно неудобно) и короткий плащ, отдав взамен старьевщику ктитойский наряд. Сандалии с их переплетенными тонкими ремешками я тоже сменила на более практичные башмаки. Никакой доплаты я не получила, хотя и отдала одежду зажиточного ктитойца, потратившего, должно быть, на одну лишь вышитую кайму не маленькие деньги, а получила костюм в лучшем случае средней руки ремесленника и даже латаный в двух местах, хотя и аккуратно. Старьевщик заявил, что на ктитойские наряды на материке нет спроса, тем более в преддверии холодов, и он вообще делает мне большое одолжение. Я спросила, нет ли у него недорогого ножа; он предложил мне четыре на выбор, из которых два были со скругленными концами и не годились как оружие, один без ручки и один совершенно тупой. Я взяла последний, выложив пятнадцать дилумов; позже на берегу я наточила его о камень и вырезала необходимую мне дыру в рубашке.

Три дня подряд я только и делала, что отъедалась и восстанавливала силы. Спала я прямо на пляже, рассудив, что гостиница для меня — непозволительная роскошь. Далкрумский порт с двух сторон сторожат двадцатипушечные бастионы, коими оканчивается стена, подковой охватывающая город. За северным бастионом — устье реки Гирры, а на другом его берегу — рыбацкий поселок (кажется, в том же районе разместили и лагерь беженцев), но если пройти по узкой полоске гальки между прибоем и южным бастионом, дальше начинаются дикие пляжи, где почти никто не бывает, тем более осенью: по местным меркам вода была уже слишком холодна для купания. Там я и спала на мягком песке, закутавшись в плащ; ночами было уже не жарко, но терпимо, пока на четвертую ночь не пошел дождь, так что к утру я вымокла и продрогла. Поскакав немного вприпрыжку и постаравшись отряхнуть плащ от мокрого песка, я поплелась в город в прескверном настроении.

Я шла и думала, что мои дилумы тают, а я все еще не знаю, что делать дальше. Пока я не оправилась от голодовки, нечего было и думать искать работу, но теперь самое время этим заняться. Однако вряд ли кто-то здесь захочет платить за мои знания. Может, я и могла бы учить детей в каком-нибудь богатом семействе, но кто же меня возьмет без рекомендательных писем? Да и в таком костюме меня на порог не пустят! От владения шпагой (которой я к тому же теперь и не владею, хм!) тоже мало проку — если вдруг кому здесь и нужны частные охранники, то уж точно не пятнадцатилетние девчонки. А так как ремеслам я не обучена, меня могут взять лишь на самую черную работу. Скажем, мыть пол в таверне. Мало того, что это противно само по себе, так это еще и очень скудно оплачивается. Мне придется год копить на проезд до Гантру.

Предаваясь этим мрачным мыслям, я брела в направлении рынка и поначалу даже не обратила внимания на крики, раздавшиеся где-то неподалеку. Затем, однако, я подняла голову. Я как раз находилась у выхода из переулка на улицу, и с этой улицы неслось: