Чистая речка - Наталия Терентьева

– Паша, – как можно спокойнее позвала я.

Паша дернулся, завертел головой.

– Я здесь, рядом с тобой, посмотри направо!

Паша с совершенно безумным видом повернулся и столкнулся со мной глазами.

– Пашенька, вот, я… – Пашин ненормальный вид мешал мне говорить, я с трудом подбирала слова, – …я пришла. Дай мне руку, спускайся. Здесь можно наступить на желоб!

Я не была уверена, что желоб выдержит нас обоих, но Артем, удивительно точно поняв мой замысел, уже переставил лестницу прямо рядом со мной. Если бы Паша согласился, я бы просто переступила на лестницу, а он бы шагнул на желоб. Главное, чтобы он захотел.

Паша по-прежнему смотрел на меня так, как будто он уже упал вниз головой и сильно ею ударился. Не пьян ли он? Да, кажется, слегка выпил. Или даже не слегка… Так поэтому бедный мальчик и полез на крышу одноэтажного дома, чтобы покончить с собой. Его же все достало! Я прогнала неприятное чувство, оно мне сейчас не поможет. К тому же одна нога моя попала в какую-то щербинку на желобе, и я никак не могла ее ровно поставить, она соскальзывала и куда-то проваливалась, что ли. Я глянула вниз. Да желоб здесь был выломан, оказывается! Дальше идти невозможно, ближе подойти к Паше я не могла.

– Паша, слезай, пожалуйста. Мы будем с тобой дружить, как раньше, да? Я теперь на танцы не хожу. Все хорошо будет.

Паша сопел, тяжело дышал, почему-то вообще ничего не говорил. Наверно, не знал, что сказать. Я видела, что Артем стоит наготове, чтобы удержать меня, если я резко соскочу обратно на лестницу – она была гораздо ниже желоба, но я видела, что я смогу это сделать.

– Паша, ты слышишь, понимаешь меня?

Не такой он был пьяный, да, может, мне и показалось. Но почему обычно говорливый Паша сейчас молчал? А он плакал, некрасиво, с перекошенным ртом. Я видела, как текут слезы из глаз, сопли из носа. Вытереть их Паша не мог, потому что крепко держался за антенну – ноги еле-еле стояли на остром коньке крыши.

– Паша, я тебе буду говорить, что делать, хорошо? – сказала я. – Спускай руки потихоньку по антенне, не спеши, присаживайся, спокойно, не торопись…

– Давай вместе прыгнем, на… чтобы не мучиться, – неожиданно четко сказал Паша, негромко, слышала только я и Артем, наверно.

– Пашок, не надо! – сказал Артем. У него оказался очень низкий для мальчика голос. Наверно, уже закончилась мутация, у Паши-то голос еще ломался.

– Паша, давай лучше дружить и не мучиться, – как можно дружелюбнее и спокойнее сказала я.

Руки у меня уже очень устали, я ведь крепко держалась руками за металлические гофрированные листы, наложенные друг на друга на крыше, боялась, что желоб под ногами оторвется. Одна рука у меня уже была порезана, я видела кровь, и сейчас почувствовала резкую боль в руке, наверно, разодрала ее.

– Иди ко мне, залезай, – сказал Паша. – Сфоткаемся и прыгнем!

– Нам тогда уже фотки будут ни к чему, Паша, – как можно терпеливее сказала я. Я поняла, почему он так странно держится, неловко – просто у него в одной руке телефон. – Садись на корточки и спускай назад ноги, по одной, вниз не смотри, – продолжала увещевать я. Должен же он меня услышать. Он всегда меня слушает. – Осторожно спускайся. Ко мне иди, Паша, я тебя здесь жду.

– Руська… – Паша всхлипнул и отпустил руку, чтобы вытереть нос. Ему сильно мешали говорить сопли. Нога его соскользнула, руки расцепились, он держался теперь за острый конек крыши, и я видела – судорожно сжимал свой телефон. – Ты меня любишь? – спросил Паша, вися на руках на крыше.

– Паша, осторожно, тебе нужно будет посмотреть назад и попасть ногой на лестницу, но до нее далеко. Понимаешь?

– Ты меня любишь? – проорал Паша.

Я замялась. Надо было что-то говорить ему, говорить и говорить. Но я молчала несколько секунд.

– Пошла вон от меня! …! – заорал Паша, лягнул ногой воздух, от этого сам не удержался и поехал назад.

Одна его нога попала мне в голову изо всей силы, я качнулась назад, руки мои разжались от удара. Надо мной перевернулась крыша, небо, я увидела четкий рисунок голых веток на темнеющем, почти безоблачном небе, полоску фиолетово-розового раннего заката, услышала пронзительный голосок Любы: «Руська-а-!..»

* * *

…Уголок белой тумбочки, незнакомая стена, металлическая палка с проводами и колбой, кто-то лежит на высокой кровати рядом со мной, совсем голая женщина, едва прикрытая простыней. Я зажмурилась и снова открыла глаза. Пошевелила одной рукой, второй. К левой руке шла трубка – кажется, это называется капельница. Пошевелила ногой. Вроде ничего не болит и все шевелится. Я приподняла голову. Вот голова болит, но отлично двигается в разные стороны. Смогу ли я сесть? Да, я села, осторожно, не уверенная, что можно это делать с иголкой в руке. Вроде нормально. Голова только еще закружилась. Как можно позвать кого-нибудь?

Я оглядела палату. Кроме женщины рядом со мной, которая, кажется, была без сознания, в палате была пустая кровать, и еще лежал кто-то, весь опутанный проводами. Очень страшно. Я легла обратно. Не кричать же? Вряд ли меня услышат – дверь плотно закрыта. Кто-то ведь должен прийти…

Я забылась или уснула, а очнулась оттого, что мне показалось, мою кровать куда-то повезли. Нет, это просто медсестра отодвигала кровать, чтобы уборщица могла протереть пол.

– Здрассьте! – сказала мне полная женщина с широким нерусским лицом. Но говорила она по-русски отлично. – Кто это у нас такой? А? Как тебя зовут?

Я удивилась – неужели они не знают, как меня зовут?

– Руся, – ответила я.

Женщина слегка нахмурилась.

– А если подумать, вспомнить хорошенько, а? Как твоя фамилия?

– Брусникина.

– Молодец, правильно. И как тебя зовут, Брусникина?

– Руся.

– Ладно, вспомнишь! Не так уж ты и ударилась. Что болит? Сейчас врача позову.

Я поняла. Надо сказать, как меня зовут по документам.

– Я – Диляра Робертовна, – сказала медсестра, хлопая меня по ноге. – Можешь звать меня тетя Диляра.

– А я Лена, но меня все зовут Руся, – ответила я.

– А, все помнишь, хорошо, сейчас в палату обычную поедем.

– А это – что, необычная?

– Это… как, говоришь, все зовут – Руся?

Я кивнула.

– Это, Руся, реанимация. Сейчас врач тебя посмотрит, и будем переезжать, а то тебе тут уже делать нечего, я думаю.

– А там не Паша? – спросила я, кивая на человека в проводах.

– Какой Паша? – удивилась медсестра. – У нас Паши нет. Здесь одни женщины. Редко у нас такой урожай… То пусто, то густо… Все решили помирать… Ох, ладно… Пошла я за врачом.

В обычную палату мне не разрешили идти, повезли на каталке, голова по-прежнему болела, но в остальном я чувствовала себя совершенно нормально, поэтому к вечеру стала уже вставать, мне не лежалось.