Эланус - Урсула Познански

ты делаешь? Но ты ошибаешься. Никакие шторы не защитят тебя, даже если они…»

Дальше он просто не мог больше слушать. Не раздумывая, он вырвал катетер из руки, вскочил и выбежал из комнаты.

Вдоль по коридору до стеклянной двери, о которую он ударился. Из его руки тонкой струйкой текла кровь.

Это была его вина. Глупая шутка со смертельным концом. Его вина.

Он стоял, не зная, что делать дальше. Он казался себе таким всезнающим. Таким остроумным.

Наверное, лучше всего было бы сейчас пойти к себе в комнату, лечь в постель, свернуться калачиком. Попросить у медсестры снотворного. Он ясно представил себе это. Но это его не успокаивало.

Йона потом не мог точно сказать, как долго простоял там. Пару раз с ним заговаривали врачи, от которых он просто отмахивался. В конце концов, он пошел обратно в комнату Линды.

Раз в день произнести правду, хотя солгать кажется намного проще.

Он сел не около, а на ее кровать. Как можно ближе. Посмотрел ей в глаза. Это было самое тяжелое из того, что он когда-нибудь делал.

– Никакие шторы не защитят тебя, даже если они красные. Я знаю твой секрет. Но, возможно, тебе повезет, и я сохраню его.

Сначала она ничего не поняла. Потом она открыла рот, но не произнесла ни звука.

– Эту записку написал я, – сказал Йона. Ему казалось, что каждое слово весит целую тонну. – Все случилось по моей вине. Это задумывалось как шутка, и я не знал, какое осиное гнездо я разворошил, но это не играет никакой роли. Это моя вина, и мне бесконечно жаль.

Она выпрямилась, но Йона не отодвинулся. Если Линда захочет его ударить, он не будет сопротивляться. Не будет пригибаться и защищаться руками.

Но она только смотрела на него, растерянно, молча, не говоря ни слова. И в какой-то момент, словно ее покинули последние силы, она наклонилась и заплакала.

40

Визит родителей на следующий день был настоящим кошмаром. Лучше бы Йона лежал в кровати, уставившись в потолок, но его мама привезла пирог, а его отец – неестественно хорошее настроение.

Они знали, что случилось, конечно, но никто не решился спросить у него о случившемся напрямую. Он был жив, и это было самым главным. Скоро он будет снова дома.

Что касается последнего, то Йона еще не был до конца уверен в этом.

– Нам не следовало размещать тебя в семье, которую мы не знали лично, – сказал ему отец после обеда. – Но такого никто не ожидал. Так ведь? Так ведь, Йона?

Йона отвечал на все Да или не отвечал совсем ничего. Мысленно он был рядом с Линдой, которую сегодня выписали.

Она не сказала ему ни слова упрека, ни единого слова. Зато он почувствовал ее боль, а это было в тысячу раз хуже.

Около четырех часов Йона сказал, что он очень устал.

– Вы можете снова спокойно ехать домой, у меня все хорошо. Я скоро позвоню, договорились?

Они были удивлены, хотя и восприняли это с некоторым облегчением. Да, общение сегодня было не из простых.

Через два дня главврач объявил Йоне, что он достаточно окреп и что его можно выписывать домой. Биттнеры забрали его к себе – главу семьи хорошо знали в клинике, и он уверил всех, что его семья позаботится о Йоне.

Паскаль ждал Йону в машине и похлопал по плечу, приветствуя его, отчего Йона тут же застонал.

– О, извини. Это всего лишь безудержная радость от встречи с тобой.

Йона не думал, что на него так подействует то, что он возвращался на ту улицу, где жил вместе с Хельмрайхами, проезжал мимо их дома… Картины его бегства неожиданно снова так ясно предстали перед его глазами. Вот там, в нескольких метрах, был подвал, в котором стоял холодильник.

Йона отвернулся. Он сконцентрировался и позволил Паскалю втолкнуть себя в его комнату.

На удивление, она была необычайно чистой.

– Мои родители сказали, что должно быть так. Хотя я объяснил им, что беспорядок – это последнее, что ты заметишь, но они настояли на нем. Вот твоя раскладушка. Ты разберешься с ней?

– Самым наилучшим образом, – смеясь ответил Йона.

Кто-то принес из дома Хельмрайхов все его вещи и аккуратно сложил их в чемоданы и сумки.

– По мне, так ты можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь. – Паскаль развалился на стуле возле письменного стола. – Хотя я почему-то думаю, что ты захочешь в общежитие. – Он широко улыбнулся. – Ну, так мне кажется.

После обеда зашла Марлен и настояла на том, чтобы они вышли прогуляться. «Свежий воздух – ясная голова», – сказала она.

Она первой взяла руку Йоны в свою и крепко держала ее, пока они поднимались вверх по холму. Паскаль взял с собой алюминиевый чемоданчик – он жаждал показать Йоне, что у Элануса не было ни единого повреждения.

По сравнению с предыдущими днями сегодня стояла безветренная погода. По небу плыли облачка, которые скорее подчеркивали его синеву, чем скрывали ее.

– А что ты думаешь по поводу того, что мы посетим сейчас Хендрика? – предложил Паскаль. – От него мы взяли все, что нам было необходимо, а ты даже еще не использовал это.

Йона махнул рукой:

– Да и не нужно. Давай оставим его в покое.

– О’кей. – Паскаль задумался. – Знаешь что, а я не так уж неплохо управляюсь с полетным контроллером, – сказал он гордо, пока доставал Элануса из чемоданчика. – Смотри, я поведу его над лесом до спортивного центра, сниму тренировку парней по футболу и приведу его обратно. Так будет хорошо?

– Ну, конечно. Просто супер.

Паскаль подбросил Элануса вверх и сразу же стал поднимать его. Десять метров, пятнадцать. Затем Эланус ненадолго завис и полетел стремительно в западном направлении.

Йона открыл приложение на своем телефоне и наблюдал вместе с Марлен, как под дроном мелькал мир. Деревья, речушка с отражающимся в ней солнцем, улицы, дома. Наконец Эланус достиг спортплощадки, где действительно проходил футбольный матч.

– Картинка очень четкая, подожди, я приближусь так, что ты сможешь сосчитать капельки пота на лбу у нападающего, – крикнул Паскаль.

Через пять минут он вернул Элануса обратно.

Это был прекрасный полет, замечательные картинки леса и осенней листвы и солнечного света на лугах, которые еще пару дней будут радовать всех своей зеленью. Йона наслаждался каждой минутой.

Он поймал Элануса на лету, подержал его на ладошке, пока не остановились винты. Погладил другой рукой гладкую, слегка выпуклую поверхность.

– Разве это было не великолепно? – Паскаль