Проклятый ректор - Лена Летняя

Как не перестать думать о том, кто мой отец и как он им стал. Лилия – как бы ни звали русалку на самом деле, для меня она навсегда останется Лилией – пришла к нему за помощью. Была ли она в него влюблена? Был ли он в нее влюблен? Или она после всего пережитого в доме Блэков просто захотела ласки, а он просто приласкал, изменив беременной жене, – и вот она я. Какая бессмысленная глупость.

И кто виноват в том, что Лилии так никто и не помог? Саймон Блэк? Сет Прайм? Лессандр? Делла? Последняя хотя бы попыталась.

Как это, должно быть, ужасно: попасть в чужой мир, оказаться полностью беззащитной перед чужой злой волей, так долго оставаться одной, никому не нужной, а потом погибнуть. От этих мыслей мне становилось тошно, но я не могла перестать прокручивать их у себя в голове. Я представляла себя на месте Лилии, и сердце мое наполнялось тоской, каждый новый его удар отдавался острой болью.

– Тара, пожалуйста, посмотри на меня, – с нотками отчаяния в голосе попросил Фарлаг.

Я все-таки заставила себя обернуться и теперь привалилась к стене спиной. Ноги держали меня с трудом, глаза болели все сильнее. Боль эта перерастала в мигрень. Не знаю, как я выглядела в тот момент, но Фарлаг посмотрел на меня с тревогой.

– Когда ты понял это? – спросила я зачем-то. На самом деле это не имело никакого значения.

– Что Лилия Тор была русалкой? Еще во время разговора с Норманом. Был уверен, что ты тоже поймешь, но ты никак не прореагировала.

– Почему ты мне ничего не сказал?

– Во-первых, я был не уверен, – ответил он оправдывающимся тоном. – Это выглядело логично, но вероятность другого объяснения того, что ты не плачешь, оставалась.

Я медленно кивнула, соглашаясь с этим доводом, хотя его легко было оспорить. Пусть он не знал наверняка, что могло помешать ему поделиться догадкой?

– А во-вторых?

– Боялся твоей реакции, – признался он. – После того, как ты ответила на мой вопрос, стал бояться еще больше. Несколько дней даже думал, что безопаснее мне будет исчезнуть из твоей жизни, но… не смог этого сделать.

– Но ты ведь понимал, что Лессандр, скорее всего, подтвердит это? Ты ведь понимал, что я все равно узнаю?

– Конечно, понимал. Но я и не ставил перед собой задачу защитить тебя от правды. Я думаю, ты в состоянии вынести любую правду. Я знаю, что ты справишься с этим.

Я закрыла глаза и прижалась к холодной поверхности стены затылком. В отличие от Фарлага, я не испытывала такой уверенности. Хотя если подумать… Куда я денусь? Да, сейчас мне казалось, что огромный колюще-режущий комок, собирающийся внутри, вот-вот разорвет меня изнутри, но умом я понимала, что это пройдет. Я останусь жива и со временем даже снова смогу спокойно спать, просто на сердце станет одним рубцом больше. Но он прав: я справлюсь с этим. Я всегда справлялась.

– Ты злишься на меня?

Его голос прозвучал так, словно Фарлаг находился где-то далеко, но заставил меня вернуться в реальность. Я открыла глаза, снова посмотрела в его встревоженное лицо и покачала головой.

– Нет, просто я… растерянна. Огорчена. И не все понимаю. Если я русалка наполовину, разве я не должна плакать чаще, чем они? Как же человеческие гены? Почему для меня это так же недостижимо, как и для моей матери?

– Кто знает? – он едва заметно пожал плечами. – Мы и про русалок-то уже почти ничего не знаем. До разговора с Норманом я даже не подозревал, что они редко плачут. Считал, что этот ингредиент редок из-за того, что сами русалки – редкость. Кто может наверняка сказать, какими должны быть дети человеческого мужчины и русалки? Особенно, если речь идет о таком мужчине, как Сет Прайм. Сомневаюсь, что он сам много плакал в этой жизни.

– Древние боги, Алек… – испуганно прошептала я, опять на секунду зажмуриваясь. – Он меня возненавидит.

– Алек Прайм благороден до зубовного скрежета и примерно настолько же умен, – Фарлаг изобразил комичную гримасу, которая вызвала у меня слабую улыбку. – Если он кого и возненавидит, так это своего отца. Я уверен, ему хватит мозгов сообразить, что за поступки своих родителей ты не в ответе. Особенно за те, что они совершили до твоего рождения.

– Буду надеяться, что ты прав.

Он снова коснулся моего плеча, а потом решительно привлек к себе и обнял. Я попыталась вывернуться, но недостаточно активно.

– Если Мор увидит, он все поймет, – объяснила я свои жалкие трепыхания.

– Пусть видит. Плевать мне на это сейчас, – заявил Фарлаг, обнимая меня крепче. – Ты совершеннолетняя, а я увольняюсь. Максимум, что мне грозит, – это еще один скандал в светской прессе. Неприятно, но не смертельно.

Он коснулся губами мое макушки, погладил по голове, словно ребенка, и горестно вздохнул.

– Тара, я так хотел бы сделать для тебя больше, – его голос прозвучал очень тихо, но в нем отчетливо слышалось сожаление. – Как-то избавить от этой боли, но я не могу. Боюсь, даже если я тебе спою, тебе станет только хуже.

Это была довольно неуклюжая попытка пошутить, но она сработала: у меня вырвался нервный смешок. Правда, прозвучал он как-то странно. Тем не менее, мне действительно стало немного лучше. Просто от осознания того, что он рядом и готов на все, чтобы мне помочь. Пусть разгадка тайны моего рождения обернулась кошмаром, по крайней мере, я больше не была одна. Только ради этого стоило перевестись в Лекс.

Это помогло немного собраться с мыслями и наконец увидеть светлую сторону последних новостей.

– Зато теперь я могу тебе помочь, – я чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. – Если мои слезы могут подойти для снадобья истинной молодости, то и для твоего подойдут. Надо просто заставить меня заплакать.

– Просто? – он нервно усмехнулся. – Тара, ты не плакала, когда была ребенком, даже если тебе было больно. Ты не плакала, когда умерла та, кого ты считала родной матерью. Ты даже сейчас не плачешь, хотя я вижу, как тебе плохо. Ни боль, ни горе не вызывают твоих слез. Ты не заплакала ни когда я признался тебе в любви, ни когда предложил стать моей женой. Видимо, моменты счастья тоже не способны заставить тебя расплакаться.

– Всегда есть более сильная боль и более глубокое горе, – возразила я. – Как и счастье. Я испытала в своей жизни далеко не все. Лилия заплакала, когда родила меня. Значит, и я смогу.

Он моего энтузиазма не разделил. Напротив, заметно помрачнел и покачал головой.

– Ты же знаешь, ты не можешь родить от меня ребенка. Проклятие, которое лежит на мне, слишком сильное и слишком жестокое. Оно не убивает меня, но кто знает, как оно проявится в ребенке? Не убьет ли оно новорожденного раньше, чем мы поймем, как его снять? Сможем ли мы вообще это сделать? Это слишком большой риск. Ты мне потом сама не простишь последствий. А если ты и простишь, то я себе не прощу. И не смей меня оскорблять предложением бить тебя или пытать, – быстро добавил он, когда я открыла рот, чтобы возразить. – Даже если бы моя жизнь напрямую зависела от этого, я бы не стал этого делать. В нашем случае все к тому же не так однозначно. И не забывай, что еще есть шкатулка. Если там действительно слезы твоей матери, то они помогут мне.